"...НАВЕРНО, НАЙМЕМ В СТАРОЙ РУССЕ"

Достоевский и Старая Русса. Что привело великого русского писателя в российскую провинцию, в небольшой уездный город Новгородской губернии, как протекала его жизнь в Старой Руссе, что ему дало знакомство с уездным городом, его бытом и нравами?

Писатель, живший своим литературным трудом, зависел от издателя, был ограничен временем для создания произведения, а ему так хотелось писать свободно, "как пишут Толстые, Тургеневы, Гончаровы".

Достоевский оказался в тяжелом материальном положении, когда царское правительство закрыло журнал "Эпоха", издававшийся им совместно с братом Михаилам. Образовался огромный долг, который писателю пришлось выплачивать почти всю жизнь. Стали одолевать кредиторы. Стремясь поправить денежные дела, Достоевский уехал с женой за границу. "Я думал, - делился он с доктором С. Д. Яновским, - прожить за границей года два, написать роман, продать, нажить денег, заплатить долги (еще после журнала остались) и воротиться уже человеком свободным, да еще поправив здоровье. И что ж? Долги только увеличились... радикально не вылечился, а между тем народились дети, и чем дальше, тем тяжелее было подняться с места, чтобы ехать в Россию. Вошел опять в страшные долги, но наконец кончил тем, что воротился".

8 июля 1871 года *, после четырехлетней разлуки с родиной, писатель с беременной женой и двухлетней дочерью вернулся в Петербург. Вновь стали досаждать кредиторы. Анне Григорьевне удалось договориться об отсрочке платежей.

* Здесь и далее даты по старому стилю.

Писатель связывал надежды с романом "Бесы", начатым за границей. Но работа над ним в беспокойной атмосфере Петербурга шла плохо. "Наша идея - чуть весна, и выехать из Петербурга",- писал Достоевский своей племяннице С. А. Ивановой. М. И. Владиславлев, муж другой племянницы, Марии Михайловны, с помощью своего отца снял для Достоевских дачу в Старой Руссе.

"И муж и жена (Владиславлевы. - Л. Р.) уверяли, что в Руссе жизнь тихая и дешевая и что их дети за прошлое лето, благодаря соленым ваннам, очень поправились. Федор Михайлович, чрезвычайно заботившийся о здоровье детей, захотел повезти их в Руссу и дать им возможность воспользоваться купаньями",- вспоминала А. Г. Достоевская. "Уж очень много удобств, - дополнял писатель, - дешевизна, скорость и простота переезда и, наконец, Дом с мебелью, с кухонной даже посудой, воксал ** с газетами и журналами и проч., и проч. …"

** Здесь "воксал" - курортная гостиница с концертным залом.

Но скор и прост был путь лишь до Новгорода, куда вели построенная в 1871 году узкоколейная железная дорога от станции Чудово Николаевской (ныне Октябрьская) железной дороги. Летом добирались до Новгорода и по реке Волхову. Для этого надо было доехать до железнодорожной станции Волхов и перейти на находившуюся там Соснинскую пристань, куда причаливали пароходы. От Новгорода до Старой Руссы шла почтовая дорога, дугой огибавшая озеро Ильмень. Ехать 80 верст с детьми и большим багажом для дачи - путь не из легких, и Достоевские той дорогой никогда не пользовались. Переезд же в Старую Руссу через озеро на пароходе был в два раза короче и дешевле и не столь утомителен.

Сложности возникали с возвращением в Петербург. Летом река Полисть мелела, и пароход из Новгорода уже не доходил до города.

В 1878 году узкоколейку продолжили до Старой Руссы. С того времени не представлял затруднений и путь до Москвы - доезжали до станции Чудово, где пересаживались на московский поезд.

...18 мая 1872 года погожим утром Достоевские выехали в Старую Руссу. За четыре часа добрались до станции Волхов. Дальше предстоял путь по воде. Анна Григорьевна вспоминала: "В полночь мы пересели на пароход, уложили деток спать, а сами до трех часов ночи просидели на палубе, любуясь на реку и на только что распустившиеся деревья по берегам Волхова". Но вот и Новгород. "Утреннее солнце ярко освещало противоположный; берег реки, на котором высились белые зубчатые стены Кремля и ярко горели золоченые главы Софийского собора, а в холодном воздухе гулко раздавался колокольный звон к заутрене. Федор Михайлович, любивший и понимавший природу, был в умиленном настроении, и оно невольно передалось и мне". Затем пересадка на пароход, шедший через озеро в Старую Руссу. "Ехать было чудесно: озеро Ильмень было спокойно, как зеркало; благодаря безоблачному небу, оно казалось нежно-голубым, и можно было думать, что мы находимся на одном из швейцарских озер. Последние два часа переезда пароход шел по реке Полисти; она очень извилиста, и Старая Русса со своими издалека виднеющимися церквами, казалось, то приближалась, то отдалялась от нас".

Три часа дня. Пароход медленно прошел вдоль Красного берега с его липовой аллеей и остановился у пристани. Путь к дому местного священника И. И. Румянцева, где предстояло жить Достоевским, лежал через "живой" мост через реку Полисть, торговый центр города - гостиный двор с длинными рядами лавок, на тихую набережную реки Перерытицы. На замощенных центральных улицах стояло много каменных домов. В конце Александровской улицы высились кирпичные корпуса "красных" казарм, построенные во времена аракчеевских военных поселений. Издалека виднелась возвышавшаяся над одним из строений сторожевая башня. На Соборной стороне, отделенной от дачи Достоевских рекой Перерытицей, стояли давно опустевшие строения солеваренного завода - немые свидетели некогда процветавшего промысла, одного из древнейших на Руси.

"ДАВНИЙ И ИСТИННЫЙ ДРУГ"

Достоевским повезло с хозяином своей первой старорусской дачи. Священника Георгиевской церкви хорошо знал народный артист РСФСР П. П. Гайдебуров, в дни своей молодости живший в Старой Руссе по соседству с домом Достоевских на набережной Перерытицы. Он вспоминал: "Иван Иванович Румянцев был человеком незаурядным... Ум у отца Ивана был светлый и острый, а язык и того острее. Немало соли сыпал этот язык на головы духовенства, доставалось и обывателям, не спускал он и начальству - всем сестрам по серьгам. Потому, должно быть, у "батюшек" - так мы звали всю семью отца Ивана в совокупности - трудно было встретить кого-либо из местных священников или купечества..."

В "Памятной книжке Новгородской губернии", за 1876 год отмечено, что И. И. Румянцев преподавал в женской прогимназии не "закон божий", а "историю, географию и естественную историю".

С первой встречи между Румянцевым и дачниками установились дружеские отношения, сохранившиеся и в последующие годы.

Прямой и честный Румянцев стал добрым советчиком Достоевских в старорусских делах. В дальнейшем он подыскал Анне Григорьевне дачу, дом Гриббе, содействовал ее покупке. Многочисленные письма И. И. Румянцева к А. Г. Достоевской касаются всех сторон жизни писателя в Старой Руссе. Румянцев часто упоминался в переписке писателя с женой.

Румянцевы и Достоевские постоянно бывали друг у друга, вместе устраивали детские праздники. Иван Иванович неоднократно гостил у Достоевских в Петербурге.

Федор Михайлович дорожил дружбой с И. И. Румянцевым. "Батюшка Румянцев есть мой давний и истинный друг", - признавался писатель в одном из писем в Петербург.

У правнучки Румянцева Елены Борисовны Беловой Ленинградский литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского приобрел некоторые из книг, подаренных романистом старорусскому другу. Привлекает теплотой автограф на "Дневнике писателя" за 1880 год: "Дорогому человеку Ивану Ивановичу Румянцеву от автора".

И. И. Румянцев был живым и умным собеседником. Общение с ним многое давало писателю для работы над своими произведениями. Создавая роман "Подросток", он вспомнил анекдот о земцах, рассказанный Румянцевым; надеясь использовать его в романе, записал: "Справиться у отца Ивана". Вероятно, облик Румянцева отразился в образе одного из священнослужителей в романе "Братья Карамазовы".

После смерти писателя теплая дружба связывала И. И. Румянцева с Анной Григорьевной. Он взял на себя перестройку ее дома, поврежденного наводнениями, присматривал за ним. Долгие годы Иван Иванович руководил школой имени Ф. М. Достоевского, учрежденной в память писателя. В связи с преобразованием школы во второклассную А. Г. Достоевская писала его церковному начальству: "Я знаю о. Иоанна Румянцева более 23 лет, видала, его в самых разнообразных обстоятельствах жизни, и вынесла, убеждение, что это один из честнейших и благороднейших характеров, человек бескорыстный, в высшей степени добрый и милосердный, не терпящий неправды и, благодаря своей всегдашней искренности, нашедший много врагов".

Дом И. И. Румянцева - первый старорусский адрес Достоевского - стоял на углу Георгиевской и Пятницкой улиц (да месте нынешнего дома № 17/7 по ул. Урицкого). При писателе дом Румянцева был одноэтажным, с мезонином. Не с него ли срисован "одноэтажный, с мезонином, окрашенный серенькою краской с красною железной крышкой" дом Федора Павловича Карамазова?

Судя по письму Любови Достоевской из Старой Руссы от 3 июня 1888 года, дом Румянцевых перестраивался, по-видимому, из-за ветхости (кстати, "был... довольно ветх" и дом Карамазова). Раньше в доме было шесть комнат, столько же и осталось. Лишь вход был перенесен с Пятницкой на Георгиевскую улицу.

Как выглядел дом? Э. Э. Зандер, сын последнего его владельца, старорусского врача Э. К. Зандера, спустя много лет по памяти реконструировал вид дома.

Первый дачный сезон Достоевских прошел тревожно. Уже в Старой Руссе обнаружили, что у трехлетней Любы после перелома неправильно срослась рука. Пришлось оставить грудного сына Румянцевым и везти дочь на операцию в Петербург. Приехав туда, Анна Григорьевна узнала о внезапной смерти своей любимой сестры. Вернувшись в Старую Руссу, она сама перенесла серьезное заболевание. Лето 1872 года осталось в ее памяти "полосой несчастий".

В обстановке семейных невзгод писатель напряженно работал, чтобы закончить роман. "Мне решительно некогда ходить в гости... Некогда даже и гулять", - писал он жене в Петербург. В Старой Руссе была написана почти вся третья часть романа "Бесы", главы которой Федор Михайлович высылал в журнал "Русский вестник" в течение всего лета. В произведении нашли место некоторые старорусские впечатления Достоевского.

Дачу у Румянцевых Достоевские сняли при содействии родственника Владиславлева, протопопа Воскресенского собора И. М. Смелкова. По приезде Федор Михайлович навестил его. "...Мне кажется, он в 10 раз хуже нашего Румянцева", - делился писатель с женой. Черновики романа дают возможность предположить, что не вызывавший симпатии толстый, как бочка, протопоп изображен писателем в сцене пожара (глава "Окончание праздника"), где в толпе, окружавшей губернатора Лембке, "...вместе со всяким людом были и господа, и даже соборный протопоп".

В конце лета Полисть обмелела, и пароход, на котором надо было уезжать, мог пристать лишь у села Устрекй. Туда и пришлось добираться Достоевским. В главе романа "Последнее странствие Степана Трофимовича" Достоевский изобразил свое пребывание в Устреках, названных им Устьевом.

В романе извозчики подвезли Степана Трофимовича и Софью Матвеевну "...прямо к большой избе в четыре окна и с жилыми пристройками на дворе". Когда расположились в комнате, из окон которой было видно "...огромное озеро, начинавшееся в десяти саженях от избы", Софья Матвеевна "...быстро зашептала... оглядываясь на запертую дверь, чтобы кто не подслушал, - что здесь, в этой деревне, беда-с. Что все здешние мужики хотя и рыболовы, а что тем, собственно, и промышляют, что каждым летом берут с постояльцев, плату, какую только им вздумается. Деревня эта не проезжая, а глухая, и что потому только и приезжают сюда, что здесь пароход останавливается, а что когда пароход не приходит, потому чуть-чуть непогода, так он ни за что не придет, - то наберется пароду за несколько дней, и уж тут все избы по деревне заняты, а хозяева только того и ждут, потому за каждый предмет в три цены берут".

В 1875 году Достоевским вновь пришлось начинать путь в Петербург из Устреков. В своих воспоминаниях Анна Григорьевна привела факты, подтверждающие ситуацию, описанную в романе.

Острую социальную зарисовку дал Достоевский, описывая дальнейший путь "...в прелестный июньский день на колесном пароходике", которому "всего шесть часов пути... по тихому и широкому озеру", в рассказе "Маленькие картинки (В дороге)", написанном для журнала "Складчина" (1874 г.). Пассажиры парохода разделены на два лагеря. На корме, в лучшей части палубы, расположилась публика привилегированная. Здесь "семейство необычайно высшего общества" с двумя детьми и гувернанткой, потрепанный "милорд", губернское начальство, господин "со второй ступеньки" и т. п. С иронией описывает писатель так называемую "чистую публику", ее высокомерие: "...кормовая публика везде и всегда совершенно игнорирует носовую и не имеет об ней никакого понятия". "Про публику носовую, т. е. второго сорта, и говорить не стоит, да и не публика она, а просто пассажиры. Там мелкотравчатые, там узлы с поклажей, давка и теснота, там вдовы и сироты, там матери кормят грудью детей, там общипанные старички, получающие пенсию, там переезжающие священники, целые артели рабочих, мужики со своими бабами и краюхами хлеба в мешках, пароходная прислуга, кухня".

Позади первый старорусский сезон. Романист наконец обрел место, где можно было спокойно работать" Местные впечатления в дальнейшем все глубже входили в создаваемые здесь произведения. В романе "Бесы" с ними были связаны лишь отдельные факты, в "Подростке" они отразятся уже в целом эпизоде, в романе "Братья Карамазовы" подробности старорусской жизни будут пронизывать всю ткань романа.

"У НАС ВСЁ БЛАГОПОЛУЧНО..."

В 1873 году писателя удержало в Петербурге редакторство в журнале "Гражданин", и Анна Григорьевна отправилась в Старую Руссу с детьми.

Еще в Петербурге от Румянцева получили письмо, в котором он сообщал, что на этот раз у него другие дачники. Новое место Достоевская нашла в двухэтажном деревянном доме на берегу реки Перерытицы. Все ей понравилось - и тихая набережная, усаженная старыми ивами, и дом с просторной верандой, и, что особенно было важно, большой сад при доме. Произвел хорошее впечатление и хозяин дачи - отставной подполковник Александр Карлович Гриббе.

Гриббе много лет служил в аракчеевских военных поселениях, где создавалась особая каста крестьян-солдат - войско, которое бы само себя содержало. Крестьянин, одетый в военную форму, должен был под бдительным присмотром начальства не только заниматься сельским хозяйством, но и овладевать премудростями военного дела. Средством для вколачивания этой науки в неграмотного крестьянина были розги и палки. Военная дисциплина пронизывала все стороны жизни поселянина. Все было расписано: когда выезжать в поле, косить траву, убирать хлеб, топить печь крестьянке и т. п. Малейшая провинность влекла жестокое наказание.

Гриббе и в обстановке палочного режима сохранил доброту и отзывчивость. После выхода в отставку он опубликовал ряд очерков, в которых с уничтожающей иронией нарисовал портрет царского любимца Аракчеева - свирепого и тупого солдафона, рассказал о жестокости, царившей в созданных им поселениях. Гриббе осуждал деспотизм, произвол военного начальства, издевательства, которым подвергались солдаты и крестьяне военных поселений, показывал лживость, алчность офицеров, наживавшихся на эксплуатации подчиненных.

Достоевский находился под надзором полиции, и мы ничего не знаем о его беседах с отставным подполковником. Но известно, что в личной библиотеке писателя хранился номер журнала "Русская старина" за 1876 год с очерком А. К. Гриббе, рассказывающем о восстании военных поселян в 1831 году в Старой Руссе. Для Гриббе оно было закономерным следствием режима, господствовавшего в военных поселениях. "Притеснения и строгости... - замечал он, - сами по себе уже были слишком достаточным поводам, чтобы вызвать недовольство в людях поселенного батальона".

Писатель с уважением относился к А. К. Гриббе, в письмах в Старую Руссу он передавал "привет Александру Карловичу".

В то лето писатель лишь несколько раз побывал в Старой Руссе - по два-три дня. В его переписке с женой особое место отводилось старорусскому курорту, одному из старейших в России.

У верхнего соляного озерка, окаймленного крытой галереей, стояли деревянные ванные здания. Самим благоустроенным было 1-е соляное отделение (ранее - "дворянское").

В Старой Руссе Анна Григорьевна и ее дети регулярно принимали минеральные ванны. В письмах мужу Достоевская рассказывала о том, как проходит лечение, о посещениях курортного парка с музыкальной эстрадой у верхнего озерка, катании их в "первый раз в жизни в лодке" по нему, забавах детей на качелях и гигантских шагах, имевшихся на площадке.

Посещали Достоевские и летний курортный театр. Длинное деревянное строение, похожее скорее на сарай, стояло за шатром Муравьевского источника (сейчас на его месте - санаторный корпус № 3). Одним из антрепренеров в то время был артист Садовников. В театре ставились модные тогда французские мелодрамы с их, по определению одного из посетителей, "...трескучими эффектами, ложными и неестественными положениями".

Внимание Достоевских привлекали пьесы Островского, Сухово-Кобылина, других русских авторов, выступления знаменитой в то время певческой капеллы Славянского. "Сегодня в саду открытие театра, идет комедия Островского", - сообщал Анне Григорьевне писатель. Находясь на лечении в немецком городе Эмсе, он писал ей в Старую Руссу: "Очень сержусь на тебя, зачем не ходила ни к Славянскому, ни к Вейнбергу, ни в театр. Несравненно бы сделала мне больше удовольствия, если б пошла, да мало того: взяла бы ложу, а в ложу детишек".

Гастролировавшие в провинции труппы артистов привлекали к игре на сцене и местных любителей, среди них была Александра Павловна Орлова. Обладая незаурядными артистическими способностями, она с успехом выступала в Старой Руссе и в Новгороде Нравилась ее игра и Достоевскому 2 марта 1875 года он отправил письмо А. Н. Островскому, ходатайствуя для своей подопечной о месте агента общества драматических писателей при старорусском театре. Живая и умная женщина была желанной гостьей в доме писателя. Она сообщала городские новости, метко описывала местный быт.

Теплое отношение писателя к А. П. Орловой выразилось, в частности, в том, что ей был послан "Дневник писателя" за 1876 год. В ответном письме она высказала "свое глубокое почтение" и благодарность.

Другим местом развлечений в курорте был каменный двухэтажный "воксал" (сейчас на его месте - санаторный корпус № 1). Наряду с комнатами для приезжающих в нем находился концертный зал, в котором устраивались танцевальные вечера, выступали заезжие знаменитости.

18 июля 1878 года здесь выступил пианист, ученик А. Рубинштейна, Федор Михайлович Достоевский-младший, сын брата писателя - Михаила. Концерт, по словам А. Г. Достоевской, имел значительный успех.

Нельзя не сказать и о читальне, посещение которой было для писателя потребностью. Помещалась она не в "воксале", как считал писатель, впервые отправляясь в Старую Руссу, а в конце галереи, соединявшей "воксал" с Муравьевским источником. "Получаете ли вы какие-нибудь газеты? Читайте, ради бога, нынче нельзя иначе, не для моды, а для того, что видимая связь всех дел, общих и частных, становится все сильнее и явственнее",- призывал Достоевский.
Современно звучат слова великого писателя!

"...Я ОСТАЮСЬ НА ЗИМУ..."

Достоевский был недоволен реакционной направленностью журнала, который он редактировал. Много времени отнимала текучка. "Редакторство своими беспрерывными мелкими заботами, суетней, мне несвойственной, и проч. решительно давит меня", - жаловался он жене. В марте 1874 года писатель оставил работу в журнале.

Теперь Достоевский смог приступить к созданию романа, темой которого явились бы разрушительные процессы в современном ему обществе. Вскоре он получил от Н. А. Некрасова предложение дать роман для журнала "Отечественные записки". Оно было неожиданным. Полемика с журналом Некрасова, роман "Бесы", редакторство в журнале "Гражданин" отдалили писателя от поэта. Но Достоевский искренне желал помириться с Некрасовым, с которым у него были связаны воспоминания о начале литературной деятельности. Поэт познакомил писателя с В. Г. Белинским, ввел его в литературную среду. И, уладив дела с журналом "Русский вестник", в котором он ранее печатался, Достоевский принял предложение Некрасова.

22 мая Достоевские выехали в Старую Руссу. Дачу, как и в прошлом году, сняли в доме Гриббе. Писатель намеревался продолжить работу над планом будущего романа, но ее вскоре пришлось прервать. Появились первые признаки эмфиземы легких, которой он впоследствии страдал всю жизнь. Достоевский выехал в Эмс, откуда возвратился лишь в конце июля. Анна Григорьевна предложила остаться на зиму в Старой Руссе. Жизнь здесь была значительно дешевле, чем в Петербурге, а главное, можно было спокойно работать над заказанным Некрасовым романом.

Дом Гриббе, расположенный почти на самой окраине города, для зимовки был неудобен. И Анна Григорьевна нашла квартиру недалеко от курорта на оживленной Ильинской улице. Хозяин дома, генерал-майор в отставке Евтихий (Евгений) Иванович Леонтьев, жил на своей даче лишь летом. В остальное время дом пустовал, и Достоевские смогли за небольшую плату снять до весны весь нижний этаж. Писатель сообщал в Петербург: "Мы остались в Старой Руссе по общему соглашению с Анной Григорьевной... В Старой Руссе же и климат лучше, и для детей лучше, и вдвое дешевле. Мне же надо работать, нужна, стало быть, большая, отдельная от детей комната. В Петербурге нанимать такую квартиру стоит 1000 руб. Здесь же я имею 7 больших комнат меблированных (весь этаж) за 15 рублей в месяц, дрова стоят 2 рубля сажень, говядина, дичь и проч. втрое дешевле петербургского. Чего же было думать... Но главная выгода, кроме денежной, как я сказал уже, в том, что больше уединения для работы, и в том, что детям здесь здоровее и привольнее".
"Главное, что понравилось мужу, это - что его комнаты (спальня и кабинет) отделялись от нашей половины большой комнатой в четыре окна,- добавляла Анна Григорьевна. - Благодаря этому беготня и шум детей не достигали Федора Михайловича и не мешали ему работать и спать; да и детки не были стеснены (о чем всегда особенно заботился муж) и могли кричать к шуметь сколько душе угодно".

Где находился дом Е. И. Леонтьева - второй старорусский адрес Достоевского? Как он выглядел? Выяснить это оказалось непросто. Помогли старожилы, в частности О. Г. Билль, которая жила в нем с матерью в 1911 - 1919 годах. Он стоял на месте нынешнего дома № 43-а по Минеральной улице. На одной из старых фотографий Ильинской улицы удалось, увеличив задний план, разглядеть здание. Это был двухэтажный деревянный дом дачного типа с башенками и балкончиками. Билль сообщила также о пожаре, возникшем в прошлом веке в расположенной почти напротив аптеке. Так может быть, дом, изображенный на фотографии, был выстроен после пожара? Поиски привели к "Справочному листку старорусских минеральных вод" за 1883 год. В № 9 "Листка" генерал-майор Е. Леонтьев благодарил директора "старорусских вод" Антона Антоновича Рохеля за спасение дома от пожара. "Он удивил всех своим деятельным распоряжением, прислал помпу, лошадей с бочками для подвоза воды и заставил поливать флигель полковника Цызырева и угол моего дома, который от жара уже начинал дымиться". Значит, дом на фотографии тот самый, в котором жил писатель.

До наших дней дом не сохранился.

После переселения работа над планом будущего романа, получившего впоследствии название "Подросток", пошла успешнее. Если с мая по август писатель заполнил 47 страниц черновиков, то за август и сентябрь - уже 140.

Вначале романист намеревался поставить в центре своего произведения "хищный тип", который с одинаковой легкостью творит добро и зло. В процессе работы над планом героем романа стал подросток Аркадий - член "случайного" семейства, не связанного родственными узами, незаконнорожденный сын дворянина и крепостной.

В пореформенную эпоху (после отмены крепостного права в 1861 году) на смену феодально-крепостническим отношениям пришли и стали быстро развиваться капиталистические. В обществе, где все неустойчиво, подросток, попавший в Петербург, страстно ищет свое место в жизни, цель, которой можно было бы следовать. Сначала это, мечта "стать Ротшильдом" - богачом, перед которым бы все смирялись, потом писатель сводит Аркадия с кружком революционеров, сталкивает с темными дельцами, вводит в игорный дом, его "случайный" отец говорит об ушедшей в прошлое великой миссии дворянства, смиренный странник Макар Долгорукий - о христианских добродетелях.

В этом романе Достоевский, по-прежнему отвергая путь революционных преобразований, признает за революционерами право на свои взгляды. В черновиках один из них, Васин, считает современное государство громадной машиной из "стали, чугуна, дерева и проч.", но машиной непрочной: "ветер дунет, и все рассыплется... Нет, уж лучше работать, чтоб машина поскорее рассыпалась, а там уж свою завести, покрепче". Мы видим, какие мысли приходят в голову писателю, когда он остается наедине с собой.

Время, проведенное зимой в Старой Руссе, несмотря на бедность внешними впечатлениями, осталось одним из приятнейших воспоминаний Анны Григорьевны. Дети и муж были здоровы. Вечером под звуки органчика * устраивались танцы с кадрилью, вальсом, мазуркой.

* Органчик - заводной музыкальный инструмент, нечто вроде музыкального ящика.

Распорядок дня был строгим. Федор Михайлович работал обычно ночью, и поэтому вставал не раньше одиннадцати часов. Выходя пить кофе, он оживленно беседовал с детьми. "Я ни прежде, ни потом не видела человека, который бы так умел, как мой муж, войти в миросозерцание детей и так заинтересовать их своею беседою. В эти часы Федор Михайлович сам становился ребенком",- отмечала Анна Григорьевна.

После полудня наступало время диктовки романа жене. Анна Григорьевна владела стенографией, тогда еще только начинавшей распространяться. Текст вчерашней диктовки был расшифрован и переписан, просмотрен писателем. Начиналась диктовка свежего материала обычно сразу - по составленному ночью конспекту. "Но если он был недоволен своею работою или сомневался в ней, то прежде диктовки прочитывал мне всю главу зараз", - вспоминала Анна Григорьевна.

После диктовки Достоевский читал или писал письма "и во всякую погоду, в половине четвертого, выходил на прогулку по тихим пустынным улицам Руссы". В пять часов следовал обед, проходивший весело, без серьезных разговоров. "В семь часов вечера,- вспоминала Анна Григорьевна, - мы с Федором Михайловичем отправлялись вдвоем на вечернюю прогулку и неизменно заходили на обратном пути в почтовое отделение, где к этому времени успевали разобрать петербургскую почту. Корреспонденция у Федора Михайловича была значительная, и потому мы иногда с интересом спешили домой, чтобы приняться за чтение писем и газет". В девять часов детей укладывали спать, и вскоре в доме воцарялась тишина. С одиннадцати часов, когда уходила к себе и жена, писатель приступал к работе. Обдумывая план или подробный конспект романа, он расхаживал по комнате, лишь время от времени присаживаясь за письменный стол со стоявшим на нем стаканом крепкого чая. Напряженная работа длилась до трех-четырех часов ночи.

Уединенная и размеренная жизнь способствовала тому, что осенью 1874 года Достоевский составил план романа "Подросток", а в декабре написал первые пять глав первой части.

17 декабря Анна Григорьевна на несколько дней уехала в Петербург. Чтобы побыстрее расплатиться с кредиторами, она решила сама издавать произведения своего мужа. "В те времена никто из писателей не издавал сам своих сочинений, а если и являлся такой смельчак, то за свою смелость непременно платился убытком",- вспоминала она. Ее практическая сметка помогла преодолеть все препятствия. Изданный в 1873 году роман "Бесы" показал выгодность затеянного предприятия, "и я торжествовала, как редко когда случалось. Конечно, я рада была и полученным деньгам, но главное, тому, что нашла интересующее меня дело",- пишет Анна Григорьевна.

На этот раз Анна Григорьевна уехала по делам отдельного издания "Записок из Мертвого дома", захватив с собой, вероятно, готовые главы романа "Подросток". Зимний путь пролегал через замерзшее озеро, где земской управой "по дороге от села Ужин к Новгороду были ставлены исправные вехи". Но они не всегда помогали. Достоевская рассказывала, как при возвращении "...несколько троек, выехавших вместе, сбились на озере с дороги, поднялась снежная буря, и мы рисковали всю ночь пробыть на жестоком ветру; к счастью, ямщики отпустили поводья..." и лошади сами вышли на проторенную дорогу. В феврале следующего года тот же путь проделал и писатель, доставивший в редакцию остальные главы первой части романа.

Встреча с Некрасовым была теплой. Романом он был очень доволен. "Всю ночь сидел, читал, до того завлекся, я в мои лета и с моим здоровьем не позволил бы этого себе", - передавал его слова жене Достоевский. "Я очень рада, что ты по-дружески встретился с Некрасовым и что роман ему понравился", - ответила в Петербург Анна Григорьевна.

В апреле Достоевская доставила в Петербург первые четыре главы второй части "Подростка", а в середине мая в "Отечественные записки" поступили и последние главы. В дальнейшем работа шла медленнее. Первые главы последней части "Подростка" были написаны лишь в конце лета.

Действие романа происходит в Петербурге, но некоторые его детали писателю подсказала старорусская действительность.

В 1870 году в Петербурге состоялся громкий судебный процесс по делу чиновника Н. Х. фон Зона - старого ловеласа, убитого в каком-то притоне, В черновиках романиста есть отклики на этот процесс, но в его произведениях фамилия фон Зона не фигурировала. Впервые она появилась в романе "Подросток". Старый князь Сокольский, боясь за себя, говорит Аркадию: "Послушай, ты знаешь историю о фон Зоне - помнишь?.. Как ты думаешь, здесь ничего не может со мной случаться... в таком же роде?"

Появление этой фамилии именно в "Подростке" не было случайным. Рядом с домом Леонтьева, где создавался роман, находился Зонов переулок, застроенный дачами, принадлежавшими семейству старорусских фон Зонов. Знакомая фамилия, видимо, и напомнила писателю о петербургской сенсации.

В списках землевладельцев Старорусского уезда при Достоевском числились наследники Андрея Павловича Версилова. Можно предполагать, что писатель, слышавший о нем от своих старорусских знакомых, подметил что-то общее с героем романа, "дворянином с двенадцатого столетия". Из черновиков видно, что романист, остановившийся вначале на фамилии Брусилов, в Старой Руссе назвал своего героя Андреем Петровичем Версиловым, изменив лишь отчество прототипа.

Достоевский хорошо знал одно из красивейших мест Старой Руссы, где обычно приставал пароход,- Красный берег. Набережная, застроенная особняками местных богачей, окаймленная липовой аллеей, привлекала горожан. Здесь устраивались гуляния, катания на лодках. Среди публики можно было видеть и богатых владельцев особняков, с которыми почтительно здоровались прохожие, и местную аристократию в лакированных колясках, спешившую к путевому дворцу, где останавливались высокопоставленные особы, приезжавшие в город, и городскую бедноту, на время оторвавшуюся от забот о хлебе насущном. Там часто появлялись офицеры и солдаты 86-го Вильманстрандского пехотного полка из Дерглецких ("белых") казарм, располагавшихся на набережной, и казарм на параллельной ей Поперечной улице. С высокого берега Полисти открывался вид на широкую реку, по которой плыли баржи с зерном, овсом, пенькой, другими товарами, тянулись нескончаемые плоты "гонок" для лесопильного завода. На другом берегу реки блестели купола Спасо-Преображенского монастыря. Туда можно было добраться паромом. Направо, за "живым" мостом, шумела торговая площадь.

Бывая здесь, писатель внимательно вглядывался в публику. Вот его внимание привлек бородатый купец, истово крестившийся в сторону монастыря. А каков он за стенами своего каменного особняка? Наверное, самурайствует без удержу, помыкая своими ближними, а в своих делах жульничает, обсчитывая и обмеривая при малейшей возможности? Подходящая фигура для образа купца Скотобойникова.

Вспомним рассказ странника Макара Ивановича о происшествии в небольшом городке Афимьевском. Доведенный до отчаяния мальчик, "облагодетельствованный" купцом, выбежал на "набережную. А по набережной там бульвар идет, старые ракиты стоят, место веселое. Сбежал он вниз к воде... у самого того места, где паром пристает... А место это широкое, река быстрая, барки проходят, на той стороне лавки, площадь, храм божий златыми главами сияет. И как раз тут на перевоз поспешала с дочкой полковница Ферзинг - полк стоял пехотный".

Многое в этом описании совпадает с приметами старорусского Красного берега.

Достоевский, хорошо знавший город, "поселил" Скотобойникова в наиболее подходящем характеру героя месте. Красный берег времен Достоевского был красивейшим, "престижным" районом города. Именно здесь и должен был жить купец, которого "не было богаче во всей округе". Вспомним роман. Скотобойников "ситцевую фабрику построил и рабочих несколько сот держал; и возомнил о себе безмерно. И надо так сказать, что уже все ходило по его знаку, и само начальство ни в чем не препятствовало, и архимандрит за ревность благодарил: много на монастырь жертвовал и, когда стих находил, очень о душе своей воздыхал и о будущем веке озабочен был немало". Самодурствует Скотобойников без удержу. Рабочие на его фабрике получают гроши, да и те им не отдает полностью при расчете. А чего стоит история разорения молодого конкурента, издевательства над вдовой с малолетними детьми, приведшие к их гибели, сцене пьяного разгула! И все это замаливается богатыми пожертвованиями на монастырь, за которые его благодарит архимандрит, постройкой церкви за упокой души погубленного им мальчика, благотворительностью.

Наверное, немало вспомнили бы подобных историй и хозяева старорусского Красного берега Сомровы, Бычатины, Дерглецкие. Об одной из них, связанной с именем Сомрова, намеком рассказал в своей книге П. П. Гайдебуров.

В свое время писатель окончил Инженерное училище. Облик зданий, их архитектура были для него увлекательной книгой, много говорившей об их истории, обитателях. В серии очерков "Петербургская летопись", опубликованных в 1847 году, он писал, что вряд ли есть петербуржцу время "вглядеться в Петербург внимательнее, изучить его физиономию и прочесть историю города и всей нашей эпохи в этой массе камней, в этих великолепных зданиях, дворцах, монументах. А, между прочим, изучение города, право, не бесполезная вещь".

Трудно говорить о шедеврах архитектуры в уездной Старой Руссе, но определенное впечатление от отдельных ее районов, всего города в целом у гениального писателя сложилось, и в этом объяснение удачному, неожиданному на первый взгляд выбору места, далеко от своего дома, где он "поселил" купца из городка Афимьевского.

"ВО ИСПОЛНЕНИЕ ПРЕДПИСАНИЯ..."

В Старой Руссе Достоевский сразу же заметил, что письма, адресованные ему, задерживаются. 12 июня 1872 года он сетовал в письме жене: "Мне решительно все позже и позже приносят и определили, кажется, из всего города приносить последнему".

"Но вот что уже серьезно, - писал он из Эмса. - Первое письмо твое (от пятницы) помечено 7-м числом ст. стиля, а на конверте штемпель Старой Руссы 10-м, а петербургский 11-м. Это странно. Если ты подала в пятницу или даже в субботу, то как же мог ваш почтмейстер отослать письмо лишь 10-го числа? Поговори об этом почтмейстеру настоятельно". Причина задержки писем выяснилась неожиданно.

Весной 1875 года писателю предстояла очередная поездка за границу для лечения. Анна Григорьевна пошла к местному исправнику выяснить, что надо для получения заграничного паспорта. Она вспоминала: "В то время исправником был полковник Готский, довольно легкомысленный, как говорили, человек, любивший разъезжать по соседним помещикам. Получив мою карточку, исправник тотчас же пригласил меня в кабинет, усадил в кресло и спросил, какое я имею до него дело. Порывшись в ящике своего письменного стола, он подал мне довольно объемистую тетрадь в обложке синего цвета. Я развернула ее и, к моему крайнему удивлению, нашла, что она содержит в себе "Дело об отставном подпоручике Федоре Михайловиче Достоевском, находящемся под секретным надзором и проживающем временно в Старой Руссе". Я просмотрела несколько листов и рассмеялась.

- Как? Так мы находимся под вашим просвещенным надзором, и вам, вероятно, известно все, что у нас происходит? Вот чего я не ожидала!

- Да, я знаю всё, что делается в вашей семье, - сказал с важностью исправник...

Федор Михайлович принял принесенное мною известие с тяжелым чувством...

Благодаря болтливости исправника, обнаружилось обстоятельство, чрезвычайно нам досаждавшее, но причину которого мы не могли уяснить, имение отчего письма, отправляемые мною из Старой Руссы в Эмс, никогда не отсылались Федору Михайловичу в тот же день, когда были доставлены мною на почту, а почему-то задерживались почтамтом на день или на два. То же самое было и с письмами из Эмса в Руссу... Это перлюстрирование тем или другим начальством моей переписки с мужем... продолжалось и в дальнейшие годы..."

В Государственном архиве Новгородской области хранится "Дело канцелярии новгородского губернатора об отставном подпоручике Федоре Достоевском". В 1872 году, вскоре после отъезда Достоевского в Старую Руссу, новгородский губернатор получил из Петербурга извещение, что "состоящий в С.-Петербурге под секретным надзором полиции... отставной подпоручик Федор Достоевский, судимый в 1849 году по делу преступника Буташевича-Петрашевского, 18 сего мая отметился выбывшим в г. Старую Руссу". Новгородский губернатор в свою очередь сделал "зависящее распоряжение" старорусскому исправнику, и тот сообщил в ответ, что "секретный надзор был учрежден 4 июня...". Одновременно было доложено, что "...во время проживания в г. Старой Руссе Достоевский жизнь вел трезвую, избегал общества людей, даже старался ходить по улицам менее многолюдным, каждую ночь работал в своем кабинете за письменным столом, продолжая таковую до четырех часов утра..."

Анна Григорьевна, посетив 21 апреля 1875 года старорусского исправника, не только узнала о порядке подачи документов для заграничного паспорта, но и отдала их ему. Из Новгорода запросили Петербург, оттуда последовал ответ, что "препятствий со стороны собственной его величества канцелярии не встречается". 6 мая писатель получил в Новгороде заграничный паспорт.

"На основании предложения г. Управляющего Министерством внутренних дел" 9 июня 1875 года писатель был освобожден от надзора полиции. Но медлительная бюрократическая машина не спешила уведомить об этом Новгород, и слежка за Достоевским продолжалась.

27 декабря 1875 года вновь назначенный старорусский исправник Новиков решил, хотя и с запозданием, донести губернатору, что "состоящий под секретным надзором полиции отставной подпоручик Федор Михайлов Достоевский выехал в Петербург". Известие было незамедлительно доложено петербургскому градоначальнику. И лишь после этого, 5 января 1876 года, в Новгород ушло запоздавшее более чем на полгода уведомление, что слежка за писателем снята. 9 января об этом сообщили наконец и старорусскому исправнику. Сам же писатель узнал о прекращении за ним слежки только в 1880 году.

Получив заграничный паспорт, Достоевский готовится к поездке в Эмс. В середине мая он на несколько дней уезжает в Петербург просмотреть корректуры остальных глав второй части "Подростка" для майского номера "Отечественных записок". Вернувшись в Старую Руссу, Достоевский с семьей переезжает в дом Гриббе, а затем 23 мая отправляется в Эмс. Оттуда писатель часто шлет письма в Старую Руссу. Его беспокоит здоровье беременной жены, детей. Работа над романом идет плохо, а сроки проходят. "Нет, не так надо писать художественные произведения, не на заказ из-под палки, а имея время и волю". Около 10 июля Достоевский вернулся в Старую Руссу. Здесь он закончил четыре главы третьей части "Подростка" и в конце августа отправил их в редакцию.

Плодотворным был год, проведенный писателем в Старой Руссе: составлен план романа "Подросток", почти закончено его создание. В сентябре наступило тихое, теплое бабье лето. Боясь перемены погоды, Достоевские решили уехать. Около 15 сентября с родившимся в августе сыном Алешей они выехали к уже знакомому селу Устреки. С приключениями переехали озеро Ильмень, чуть не потеряв по дороге чемодан с рукописями. От Новгорода узкоколейкой доехали до станции Чудово, где пересели в петербургский поезд.

"СВОЕ ГНЕЗДО"

Писатель в полной мере оценил удобства, которые давала ему и его семье жизнь в небольшом курортном городе. Но приходилось ежегодно искать дачу, возить с собой все необходимое. И Достоевские, уезжая в 1875 году в Петербург, попросили Румянцева и Орлову подыскать им подходящий дом для покупки. Первой откликнулась Орлова. Уже 10 января следующего года она сообщила Анне Григорьевне, что "наш старичок Александр Карлович переселился в вечность... Теперь во владение дома вступает Анна Гавриловна, и слышала от нее, что она намерена продать его со всей мебелью и даже посудой, то я на всякий случай ускоряю уведомить вас об этом, вследствие слов уважаемого мною Федора Михайловича, говорившего мне при отъезде своем, что если будет продаваться какой-либо дом, чтобы иметь вас в виду на этот предмет". О продаже дома Гриббе вскоре сообщил и Румянцев. Он писал, что "цена 1150 р., пожалуй, невелика, потому что на 100 р. наберется мебели и проч. Да еще вновь поднимается вопрос о проведении от Новгорода железной дороги, и цены на недвижимость растут".

Доводы Румянцева были вескими, тем более что "этот вопрос был для нас важен, - писала А. Г. Достоевская.- Мы очень полюбили Старую Руссу и оценили ту пользу, которую минеральные воды и грязи принесли нашим деткам. Хотелось бы и впредь пользоваться ими. Но кроме самого города мы полюбили дачу Гриббе, и дам казалось, что трудно будет найти что-нибудь подходящее к ее достоинствам".

Писатель не рассчитался еще с долгами по журналу "Эпоха", да и "денег своих в то время у нас не было, но мне так хотелось не упустить этой дачи, что я просила моего брата, Ивана Григорьевича, купить дом на свое имя, с тем чтобы перепродать его нам, когда у нас будут деньги", - вспоминала Достоевская. Доверенность на приобретение дома оформили на имя И. Г. Сниткина. Ему поручалось приобрести для А. Г. Достоевской в "Новгородской губернии в городе Старая Русса по реке Перерытице удобное место с домом и прочими постройками, принадлежащее дочери коллежского советника Анне Гавриловне Елисеевой, доставшееся ей по духовному завещанию от отставного подполковника Александра Карловича Гриббе". 6 июля Анна Григорьевна оформила в Новгороде покупку дома.

"Благодаря этой покупке у нас, по словам мужа, "образовалось свое гнездо", куда мы с радостью ехали раннею весною и откуда так не хотелось нам уезжать позднею осенью. Федор Михайлович считал нашу старорусскую дачу местом своего физического и нравственного покоя и, помню, чтение любимых и интересных книг всегда откладывал до приезда в Руссу, где желаемое им уединение сравнительно редко нарушалось праздными посетителями".

"Дача Гриббе стояла (и стоит) на окраине города близ Коломца, на берегу реки Перерытицы... По другие две стороны дома (вдоль сада) идут широкие улицы" и только одна сторона участка соприкасается с садом соседей. Федор Михайлович... очень ценил такую уединенность нашей дачи. Мужу нравился и наш тенистый сад, и большой мощеный двор, по которому он совершал необходимые для здоровья прогулки в дождливые дни, когда весь город утопал в грязи и ходить по немощеным улицам было невозможно. Но особенно нравились нам обоим небольшие, но удобно расположенные комнаты дачи, с их старинною, тяжелою, красного дерева мебелью и обстановкой, в которых нам так тепло и уютно жилось".

Это был невысокий двухэтажный деревянный дом. В нижнем этаже размещалась кухня, жила прислуга. Семья Достоевских обосновалась на втором этаже. Входили туда о большой закрытой веранды с разноцветными стеклами, на которой в ненастную погоду любили играть дети. На этаже было шесть небольших комнат: передняя, столовая, гостиная, кабинет писателя, комната Анны Григорьевны и детская. Середину квартиры занимали передняя и расположенная далее столовая. Слева - по фасаду, выходившему на набережную Перерытицы, находились гостиная и кабинет и половина писателя. Справа, отделенные передней и столовой, - комната Анны Григорьевны и детская.

Писатель предпочитал занимать угловые комнаты. Его старорусский кабинет также находился в угловой комнате в три окна. Два из них выходили на набережную реки Перерытицы, где "открывался вид на реку, противоположный берег и виднеющуюся вдали деревню" (А. Г. Достоевская). Боковое окно выходило на Мининский переулок с находившейся неподалеку древней церковью Мины. Скромную обстановку кабинета, в котором создавалось крупнейшее произведение писателя - "Братья Карамазовы", мы можем представить по сохранившейся фотографии, находящейся в фондах Пушкинского дома в Ленинграде. По ней воссоздан кабинет Достоевского в Старорусском доме-музее писателя. Мы видим письменный стол, два мягких стула, фотографии близких. На этом небольшом столе ничего не было лишнего, все лежало в строгом порядке. В кабинете стояли застекленный шкаф для книг и диван, на котором писатель отдыхал.
Гостиная служила не только для отдыха и приема гостей. Как явствует из письма Достоевской к дочери (1889 г.), в ней стоял небольшой письменный стол, за которым Анна Григорьевна, возможно, расшифровывала и переписывала продиктованное мужем.

В столовой находилось и приобретенное Любовью Федоровной фортепиано, игрой на котором она увлекалась.

А. Г. Достоевская была не только умелой хозяйкой дома, но и деловой женщиной, наделенной большой практической сметкой. Наряду с домашними делами она вела издательскую деятельность, ведала расчетами с подписчиками на "Дневник писателя", улаживала дела с кредиторами. И обстановка комнаты в старорусском доме несомненно свидетельствовала о ее занятиях. Кроме туалетного столика у окна, о котором говорила в одном из писем А. П. Орлова, кровати, шкафа, комода, был, вероятно, у Анны Григорьевны в комнате и свой письменный стол.

"Старинная, тяжелая, красного дерева мебель", стоявшая в квартире, была, по словам Л. Ф. Достоевской, стиля ампир. Некоторое представление о ней, видимо, могут дать страницы создававшихся здесь "Братьев Карамазовых".

Пригласив собравшихся в келью, "старец уселся на кожаный, красного дерева диванчик, очень старинной постройки, а гостей поместил... на четырех красного дерева, обитых черною сильно протершеюся кожей стульях". У игумена "мебель была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов".

У Грушеньки было во флигеле "всего три комнаты, меблированные от хозяйки древнею, красного дерева мебелью, фасона двадцатых годов. Когда вошли к ней Ракитин и Алеша... Грушенька лежала у себя в гостиной, на своем большом, неуклюжем диване со спинкой под красное дерево, жестком и обитом кожей, давно уже истершеюся и продырившеюся". У ее "покровителя", купца Самсонова, комнаты были меблированы "длинными скучными рядами неуклюжих кресел и стульев красного дерева".

Часто повторяющееся описание старомодной мебели не случайно. Видимо, подобной была и примелькавшаяся писателю мебель в комнатах его дома. Настойчивое упоминание о 1820-х годах, когда эта мебель была новой, вероятно, связано с историей самого дома.

Познакомимся с усадьбой Достоевских. Вспоминая о покупке дома Гриббе, Анна Григорьевна отмечала, что "по другие две стороны дома (вдоль сада) идут широкие улицы...". Этими улицами были Мининский переулок и Мининская улица, до которой доходил сад. Над высоким забором, тянувшимся вдоль Мининского переулка, нависали кроны старых деревьев. М. А. Мосина уточнила - вязов. Недалеко от дома, в саду, находилась русская баня, "которою он (писатель. - Л. Р.), не беря ванн, часто пользовался".

Как же выглядел сам сад? В романе "Братья Карамазовы" описан сад соседей. Он "был величиной с десятину или немногим более, но обсажен деревьями лишь кругом, вдоль по всем четырем заборам,- яблонями, кленом, липой, березой. Средина сада была пустая, под лужайкой... Были и гряды с малиной, крыжовником, смородиной, тоже все около заборов; грядки с овощами близ самого дома, заведенные, впрочем, недавно".

Есть основания считать, что здесь описан сад Достоевских, в котором также была лужайка. В подтверждение приведем отрывок из воспоминаний А. Г. Достоевской. Описывая торжество, посвященное завершению постройки здания школы имени Ф. М. Достоевского в 1885 году, она писала: "Из школы присутствовавшие направились в сад при моем доме, где среди большой поляны находился под полотняным навесом длинный стол, уставленный яствами. Присутствовавших оказалось около 30 - 40 человек..."

В соседском саду находилась зеленая беседка, в которой скрывался Дмитрий, подстерегая приход Грушеньки в дом отца. "Дмитрий Федорович вел гостя в один самый отдаленный от дома угол сада. Там вдруг, среди густо стоявших лип и старых кустов смородины и бузины, калины и сирени, открылось что-то вроде развалин стариннейшей зеленой беседки, почерневшей и покривившейся, с решетчатыми стенками, но с крытым верхом, и в которой еще можно было укрыться от дождя. Беседка строена была бог весть когда, по преданию лет пятьдесят назад, каким-то тогдашним владельцем домика, Александром Карловичем фон Шмидтом".

Облик беседки списан с той, что стояла в саду писателя. Собираясь перестраивать дом Достоевских, И. Румянцев 7 октября 1898 года отвечал Анне Григорьевне: "На ваш вопрос: придется отнести, если не уничтожить совершенно беседку существующую - гнилую..." Где находилась беседка, о которой так она заботилась? Конец сада Достоевских выходил уступом на Мининскую улицу. Далее по ней находился дом Побойкиных.

В 1935 году газета "Горьковская коммуна" опубликовала беседу литератора В. А. Кравчинской с жившей в Старой Руссе Ольгой Петровной Побойкиной, сверстницей Любови Достоевской. С участка Побойкиных была видна прилегавшая к нему самая удаленная от дома часть сада Достоевских. Побойкина рассказывала: "Помню, в саду стояла старенькая беседочка, зелененькая, решетчатая, кругом в сирени. Здесь частенько Федор Михайлович сиживал..."

Приехав в Старую Руссу осмотреть перестроенный дом, Любовь Достоевская 12 июня 1899 года сообщала матери: "В саду вода после наводнения не ушла, а, благодаря дождям, еще более повысилась... водой снесена и беседка..."

После смерти мужа Анна Григорьевна создала в его кабинете своеобразный музей. Литератор А. В. Круглов, побывавший в 1895 году в кабинете писателя, рассказывал: "В комнате почти все стены увешаны портретами Федора Михайловича.

Перед нами Достоевсий в разные периоды жизни... Тут же стоит стол, за которым работал покойный писатель, и его кресло".

Анна Григорьевна и в дальнейшем приезжала с детьми в столь памятный ей дом. Повзрослев, Любовь и Федор наведывались туда и без матери.

Дом стоял на низком фундаменте, его заливало во время наводнений. Любовь Достоевская в 1897 году писала матери: "Были мы на нашей даче - батюшка (Румянцев. - Л. Р.), Анфиса, плотник и я. Снаружи дом покривился, вернее врос в землю, особенно в сторону Гайдебуровых. Верхние комнаты нисколько не изменились, но внизу - разрушения, наша кухня - развалины... войти туда немыслимо... Из сундуков мы нашли только зеленый, ключ от которого ты оставила. Я велела его вскрыть и - о, ужас, все вещи превратились в одну труху. Чемодан, который почему-то оказался в сундуке, вынимали лоскутками, как бумагу. Все, разумеется, выбросили... Плотнику я рассказала твой план замены старых бревен новыми".

Но разрушение зашло слишком далеко, и пришлось решиться на капитальную перестройку, к которой было решено приступить в следующем году. На сохранившемся плане перестройки видно, что из части веранды на втором этаже предполагалось устроить теплый коридор, в конце которого должна была быть седьмая, дополнительная комната.

В феврале 1899 года начали разборку старого дома, и тут выяснилось неожиданное обстоятельство. "Крышу с дома сняли, оказалось, что он сел, гл. обр. в середине, спальни приделаны, и не мастерски, гораздо позже. Они на четверть отошли и слава богу, что не задавили сторожей... Реставрация дома, как вы полагали вначале, невозможна решительно. При подъеме вверх на винтах (домкратах.- Л. Р.) он развалился бы непременно", - писал Румянцев А. Г. Достоевской.

Вероятно, А. К. Гриббе, уволенный со службы, как гласил приказ, "17 февраля 1859 года... подполковником с мундиром и с пенсионом полного жалованья", не построил новый дом, как уверяла в своих записках Л. Ф. Достоевская, а купил уже существующий и лишь приделал к нему две комнаты, прилегавшие к саду. Гриббе мебель, как и семье писателя, видимо, досталась вместе с купленным домом. Можно предположить, что дом был построен еще в 20-х годах XIX века и обставлен новой мебелью.

Вновь отстроенный дом, уже на высоком фундаменте, был в основном тех же размеров, что старый. Он стал немного больше - "до 2 саж. по улице и в вышину". "Внутри же изменится только столовая, а остальные комнаты - почти незаметно, что не такие только",- сообщал Румянцев Анне Григорьевне 9 февраля 1899 года.

В конце апреля случилось наводнение. Но теперь оно дому не страшно. "Все завидуют Вашему дому, более 1/2 аршина вода не дошла до накатов", - с радостью сообщал Иван Иванович в Петербург.

Сразу же после победы Октября дом Ф. М. Достоевского был взят под охрану. Одной из его хранительниц была Мария Александровна Мосина (1878 - 1969), с которой автор этих строк вел переписку. Среди прочих сведений, которые она сообщила, было упоминание о теплом коридорчике в доме писателя, в который вела внутренняя лестница, и как бы пристроенной к нему комнате. Это подтверждает, что план перестройки веранды Румянцев осуществил.

Дом писателя стал народным достоянием 8 августа 1922 года старорусская газета "Красный пахарь" известила горожан, что "дом этот на последнем заседании комхоза объявлен неприкосновенным историко-литературным памятником... и передается местному ОНО (отделу народного образования. - Л. Р.) в полное и безвозмездное пользование... как исторического памятника жизни и литературной деятельности великого писателя".

После освобождения Старой Руссы от фашистских захватчиков дом Достоевского оказался среди немногих уцелевших деревянных зданий, но вид его был плачевен. Над полуразрушенным остовом торчали голые стропила. Подверглась полному разрушению боковая часть дома - веранда, лестница, теплый коридор, примыкавшая к нему комната.

В том, что полуразрушенный дом был сохранен, большая заслуга уроженца Старой Руссы писателя В. М. Глинки, в то время сотрудника Института русской литературы АН СССР.

В 1961 году дом Достоевского был восстановлен. При этом теплый коридорчик и дополнительная комната не были отстроены, что больше отвечало планировке дома при жизни писателя. В 1969 году стараниями Г. И. Смирнова в двух комнатах первого этажа открылась экспозиция, посвященная жизни и творчеству Ф. М. Достоевского. В 1981 году после большой подготовительной работы в доме создан мемориальный музей Ф. М. Достоевского.

"ФАКТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЙ ЖИЗНИ"

Приобретение в Старой Руссе дома, "своего гнезда", обеспечило спокойную работу писателя над своими произведениями. В том же году Достоевский начал издавать ежемесячный "Дневник писателя", в котором он делился с читателями своими раздумьями, освещая события, волновавшие общество, помещал рассказы ("Мужик Марей", "Столетняя", "Кроткая" и др.).

Приехав 10 июня в Старую Руссу, писатель занялся подготовкой материала для июньского номера "Дневника писателя". В него вошли статьи на общественные темы, статьи о Жорж Санд, которую Достоевский считал крупнейшей писательницей, и другие. 21 - 26 июня готовый материал был выслан в Петербург, а через несколько дней уехал туда с женой и Достоевский.

"Мы были в Ст[арой] Руссе, но, чтоб выпустить июньский Дневник, приехали с женой, оставив детей в Руссе с бабушкой *, в Петербург и, выпуская, сидели вплоть до 5 июля", - сообщал писатель знакомому.

* Анна Николаевна Сниткина, мать А. Г. Достоевской.

Закончив работу по выпуску журнала, Достоевский уезжает на воды в Эмс, а Анна Григорьевна, оформив в Новгороде документы на купленный дом, возвращается в Старую Руссу.

В Эмсе писатель работает над следующим номером "Дневника писателя". Работа идет медленно, приходится писать днем, а не ночью, как обычно. Надежда только на Старую Руссу, на помощь жены, которая не раз выручала в трудную минуту. "Каково же мне-то, только что приеду, и сейчас опять тебя впрячь в работу", - пишет он 26 июля. "Дневник мы здесь напишем, я готова работать день и ночь, чтобы помогать тебе", - откликается Анна Григорьевна.

Наконец 12 августа - возвращение в Старую Руссу. Там закончил работу над июльско-августовским номером "Дневника писателя". В него вошли впечатления от заграничной поездки. 21 - 25 августа материал выслали в Петербург, а через два дня Достоевский, чтобы отдать журнал в печать, уезжает с семьей с дачи.

В 1877 году ухудшилось здоровье Анны Григорьевны, и писатель принял предложение брата жены, Ивана Григорьевича Сниткина, провести лето в его имении "Малый прикол" в Курской губернии

Издание "Дневника писателя" в 1877 году продолжалось. Достоевский мечтал написать роман, в котором мог бы поделиться раздумьями о наболевших проблемах современной ему действительности, причинах, порождающих их, путях перестройки "больного" общества. Работа над "Дневником писателя", живое общение с его читателями давали разнообразный материал, необходимый для задуманного романа. Одной из своих корреспонденток Достоевский писал: "Я получил сотни писем изо всех концов России и научился многому, чего прежде не знал".

"Проследите иной, даже вовсе и не такой яркий на первый взгляд факт действительной жизни,- и если только вы в силах и имеете глаз, то найдете в нем глубину, какой нет у Шекспира", - считал писатель.

"Всегда говорят, что действительность скучна, однообразна; чтобы развлечь себя, прибегают к искусству, к фантазии, читают романы. Для меня напротив: что может быть фантастичнее и неожиданнее действительности? Что может быть даже невероятнее иногда действительности? Никогда романисту не представить таких невозможностей, как те, которые действительность представляет нам каждый день тысячами в виде самых обыкновенных вещей", - говорит Достоевский в "Дневнике писателя".

Для изучения действительности уездного города многое давали прогулки по Старой Руссе.

А. Г. Достоевская вспоминала, что Федор Михайлович "во всякую погоду… выходил на прогулку по тихим, пустынным улицам Руссы". Один из его ежедневных маршрутов лежал к центру города.

Выйдя из дома, он направлялся по набережной. На другом берегу, в просвете тополиной аллеи, виден дом Меньшовых. Их дочь, Грушенька, часто заходит поговорить с Анной Григорьевной. Далее по набережной открывается перспектива Пятницкой улицы, по которой, минуя дом Румянцевых, можно выйти к курорту. Тихая набережная пустынна. Лишь изредка по булыжной мостовой прогрохочет подвода, спешащая на базар. Но за последним кварталом домов картина резко меняется.

На берегу узкой речушки Малашки, полукругом огибающей район, где живут Достоевские (так называемый Егорьевский остров *), расположился Скотопригонный рынок. До прокладки в 1879 году железной дороги через Старую Руссу проходил скотопригонный тракт, по которому гнали скот с юга, из Белоруссии через Лугу к Петербургу или на Новгород и Чудово, и в Старой Руссе много скота попадало в руки перекупщиков.

* Старое русло реки Порусьи (в просторечии - Малашка) в древности было спрямлено новым - рекой Перерытицей, и район города, заключенный между этими двумя реками, оказался своеобразным островом. В настоящее время часть Малашки у бывшего Скотопригонного рынка засыпана.

Центр торговли находился у набережной Перерытицы. Скрип колес, крики торговцев, брань покупателей, блеяние овец, мычание коров - все сливается в нестройную, разноголосую какофонию. Вот торгуется солидный купчина, покупая крупную партию скота, бранятся не поладившие между собой мужики, какая-то бедно одетая женщина покупает коровенку. Все заняты куплей-продажей. Кого только не встретишь тут - купцы, крестьяне, горожане, у всех одна мысль, одна забота. Прямо "Скотопригоньевск" - город, где властвует расчет, где все измеряется деньгами, где все подчиняется духу наживы.

Дополняя это впечатление, из находящегося у рынка трактира выходит подгулявшая компания, отметившая удачную сделку. А разве в столице не властвуют те же нравы Скотопригонного рынка, нравы, которые порождают "униженных и оскорбленных", побуждают людей ради денег совершать преступления?

Но Скотопригонный рынок - лишь часть сегодняшнего пути. Перейдя Тихвинский мост через Малашку, Достоевский слева видит мост, уходящий к Воскресенскому собору, у которого живет Смелков, и, далее, на Соборную сторону, к дому Меньшовых. Прямо перед ним - Торговая площадь, заполненная народом. На подводах, у лотков, в ларьках, в арках лавок гостиного двора идет бойкая торговля. Площадь живет своей обычной жизнью.

Это лишь часть торгового центра города. Параллельно площади тянутся корпуса шелковой и других линий. Кухарка Достоевских хорошо знает так называемые "рыбаки" - выходящую на берег реки Полисти площадку, куда привозят свежую рыбу.

Продолжением гостиного двора служила доходящая до моста улица постоялых дворов, на которой полно лавок, трактиров. Есть и "меблирашки" (меблированные комнаты), где никто не спросит с посетителя, заплатившего за ночлег, кто он и с кем пришел. И дальше через мост, на Красном берегу, есть рынки - Конный, Сенной... Всюду те же интересы, что и у посетителей Скотопригонного рынка.

"Памятные книжки Новгородской губернии" свидетельствуют, что дворянская прослойка в Старой Руссе была небольшая, зато купцов почти столько же, сколько в Новгороде, где населения в полтора раза больше. В 1885 году, например, купцы составляли более половины гласных городской думы.

Хозяева города признавали лишь одну науку: наживать деньги. В городе кроме приходского училища имелось лишь трехклассное уездное училище, где училось около 80 человек, и женская прогимназия, преобразованная в гимназию только в 1905 году. М. И. Полянский писал: "Умственной жизни в городе почти не замечается никакой... Словом, город живет своими торговыми, желудочными, эротическими и всякими другими интересами, кроме умственных. Исключение представляет самая ничтожная часть населения".

Пройдя вдоль лавок гостиного двора, Достоевский подходил к лавке, стоявшей на углу Старогостинодворной и Булиной улиц. Там, где сейчас находится городской торг (ул. Энгельса, д. 2), был большей бакалейный магазин купца 2-й гильдии Павла Ивановича Плотникова. Здесь, по словам А. Г. Достоевской, он "покупал только что привезенное из Петербурга (закуски, гостинцы), хотя все в небольшом количестве. В магазине его знали и почитали и, не смущаясь тем, что он покупает полуфунтиками и менее, спешили показать ему, если появлялась какая новинка".

О том же говорит в своей книге и Любовь Достоевская: "Я смеюсь каждый раз, когда читаю, как Дмитрий Карамазов делает покупки у Плотникова перед поездкой в Мокрое. Я вижу себя опять в Старой Руссе в той же лавке Плотникова, куда я иногда ходила с отцом и с любопытством лакомки следила за его оригинальным способом делать покупки".

Был и другой обязательный маршрут прогулок писателя - в курортную читальню. Выйдя из дома, он поворачивал направо, в Мининский переулок. Минуя ограду своего сада, проходил мимо выходившей в переулок Георгиевской улицы, на углу которой и сейчас стоит небольшая Мининская церковь. Вот переулок сменился заросшим травой проходом между заборами огородов. Далее путь лежит через Малашху, превратившуюся здесь в заболоченную канаву. Писатель подходит с тыла к домам, стоящим уже на Дмнтриевской улице. Между ними есть узкий проход, через который можно выйти на улицу.

В настоящее время выход на бывшую Дмитриевскую улицу закрыл построенный несколько лет назад стеклянный павильон (ул. Красных Командиров, 45)

От Дмитриевокой улицы недалеко до Пятницкой - там и курорт с читальней Он сворачивает в Дмитриевский переулок и оказывается у Ильинской улицы, у соляного озерка, обрамленного крытой галереей Прямо к ограде курортного парка подступает замыкающий озеро шлюзовый домик, через который соленая вода когда-то поступала по трубам на солеварни. Еще один переулок - и писатель входит в курортные ворота.

Просмотрены свежие газеты и журналы. Теперь пора и в обратный путь.

Надо зайти к Румянцеву. Перейдя Ильинскую улицу, Достоевский проходит на Пятницкой улице небольшую горушку, образовавшуюся от мощного культурного слоя. Тут когда-то был центр города, площадь, где царь Иван III казнил непокорных новгородцев.

Достоевский проходит мимо каменной Петропавловской церкви. Почти рядом с ней, ниже по улице, притулилась небольшая деревянная церквушка (Владимирская). Неказистый вид, бедное убранство. Какой контраст со стоящей рядом богатой церковью! Так и в обществе. Нищета рядом с богатством, нужда - с довольством.

Пройден Никольский мост через вездесущую Малашку. А вот и дом Румянцевых. Отсюда недалеко и до своего дома.
Закончена прогулка. Как будто все просто, обыденно, "...и думать не о чем, смотреть даже не на что и не стоит", но для гениального романиста увиденное, наполняется глубоким содержанием. Уездный городок станет местом действия его последнего романа.

ПОСЛЕДНИЙ РОМАН. "СЛУЧАЙНОЕ" СЕМЕЙСТВО

Сюжет крупнейшего произведения Достоевского возник в Старой Руссе. Толчком к его возникновению послужило незначительное на первый взгляд обстоятельство. Оставшись в 1874 году на зиму в городе для работы над "Подростком", писатель поселился на Ильинской улице. Ильинская... Ильинская... По ассоциации с названием улицы в памяти Достоевского всплывает некогда поразившая его история отставного подпоручика Ильского.

За участие в революционном кружке Петрашевского писателя сослали на каторгу. В романе "Записки из Мертвого дома", рассказывая о пережитом, Достоевский писал: "Особенно не выходит у меня из памяти один отцеубийца. Он был из дворян, служил и был у своего шестидесятилетнего отца чем-то вроде блудного сына. Поведения он был совершенно беспутного, ввязался в долги. Отец ограничивал его, уговаривал; но у отца был дом, был хутор, подозревались деньги, и - сын убил его, жаждая наследства... Он не сознался, был лишен дворянства, чина и сослан в работу на двадцать лет".

По выходе романа из печати Достоевский получил из Сибири письмо, где ему сообщили "поразительный факт". Оказывается, "отцеубийца из дворян десять лет страдал в каторжной работе напрасно, что невиновность его обнаружена по суду, официально". Вспомнившаяся писателю история "загубленной смолоду жизни под таким ужасным обвинением" породила новый творческий замысел, и среди черновиков романа "Подросток" появилась запись: "13 сент. 74. Драма. В Тобольске, лет двадцать назад, вроде истории Иль-ского. Два брата, старый отец, у одного невеста, в которую тайно и завистливо влюблен 2-й брат. Но она любит старшего. Но старший, молодой прапорщик, кутит и дурит, ссорится с отцом. Отец исчезает. Несколько дней ни слуху ни духу. Братья говорят о наследстве, и вдруг власти вырывают из подполья тело. Улики на старшего (младший не живет вместе). Старшего отдают под суд и осуждают на каторгу. (Ссорился с отцом, похвалялся наследством покойной матери и прочая дурь.)"

Возникший сюжет не был забыт. Одновременно с работой над "Подростком" писатель обратил внимание на факты, связанные с новым замыслом. Один из таких фактов Достоевскому дала старорусская действительность.

В номере "Новгородских губернских ведомостей" за 13 сентября следующего года появилось сообщение о "списке дел, назначенных к разрешению во временном помещении Новгородского окружного суда в г. Старой Руссе в сентябре месяце сего 1875 года". Под датой "20 сентября", значилось дело "о старорусском мещанине Петре Федорове Назарове, обвиняемом в убийстве своего отца". В тот год Достоевские около 15 сентября уехали в Петербург. Но писатель, внимательно следивший за газетными сообщениями, видимо, не пропустил и это. Хотелось бы узнать об исходе дела. И А. П. Орлова сообщила 2 октября Анне Григорьевне: "Это время по случаю прибытия суда окружного заседания я уходила из дома - просидела почти целый день, когда судили отцеубийцу, помните, который порешил своего слепого отца, просящего милостыню, проживавшего на заводе. Андрюшкевич взялся защищать, но г-да присяжные не вняли его возгласам, присудили: "Да, виновен", и этот злодей сослан на вечные времена на каторгу".

В том году роман "Подросток" был закончен. Можно бы приступить к созданию нового романа. Но материала для реализации нового замысла было недостаточно, да и сам замысел еще не созрел. Подготовкой к его осуществлению стало издание "Дневника писателя". В письме от 9 апреля 1876 года к деятельнице народного просвещения X. Д. Алчевской писатель отмечал: "Вы сообщаете мне мысль о том, что я в "Дневнике" разменяюсь на мелочи. Я это слышал и здесь. Но вот что я, между прочим, Вам скажу: я вывел неотразимое заключение, что писатель художественный... должен знать до мельчайшей точности (исторической и текущей) изображаемую действительность... Вот почему, готовясь написать один очень большой роман, я и задумал погрузиться специально в изучение - не действительности собственно, я с нею и без того знаком, а подробностей текущего".

За время работы над ежемесячными выпусками "Дневника писателя" складывался замысел будущих "Братьев Карамазовых". А. С. Долинин писал, что "мы находим в "Дневнике" или в связи с "Дневником" куски, почти целиком туда, в роман, перенесенные, или, во всяком случае, эмбрионы целого ряда сюжетных положений того или иного действующего лица".

Закончив издание "Дневника писателя", Достоевский был готов приступить к созданию романа. Прощаясь с читателями журнала, он говорит: "Я и впрямь займусь одной художнической работой, сложившейся и эти два года издания "Дневника" неприметно и невольно".

Начавшуюся работу 16 мая 1878 года прервала внезапная смерть трехлетнего сына Достоевских Алеши. Вскоре после его похорон Достоевские уехали в Старую Руссу. В том году узкоколейная ветка связала город через Новгород с Николаевской железной дорогой. Кончились доставлявшие много хлопот переправы через озеро. Проще стало доехать и до Москвы.
Поездка в Оптину пустынь, беседы со старцем Амвросием, наблюдения за его посетителями дали Достоевскому материал для первых глав нового романа. С натуры дано описание прибытия Карамазовых в монастырь, где "посетители оставили экипажи у ограды, в гостинице, и вошли в монастырские ворота пешком".

В том году Достоевские не торопились с отъездом в Петербург. Федор Михайлович писал в конце августа своему знакомому: "В Петербурге буду не раньше, чем через месяц, т. е. - к октябрю; во-первых, здесь работать лучше, во-вторых - воздух превосходный, в-третьих - погода поправилась и осень, кажется, будет хороша". "...Так не хотелось нам уезжать позднею осенью",- вспоминала Анна Григорьевна.

За лето и осень были написаны первые две книги романа "Братья Карамазовы". В первой половине ноября они были отвезены в Москву и напечатаны в январском номере "Русского вестника".

Роман "Братья Карамазовы" - вершина творчества Достоевского. Роман многоплановый - психологический, социальный, философский. В основе его - история семейства Карамазовых - "случайного" семейства, в котором нарушены родственные связи

Его глава, Федор Павлович,- человек, для которого деньги - начало и конец всего, дошел до предела в своем моральном разложении. Старший сын, Дмитрий, живет сегодняшним днем, кутя, транжиря деньги. Второй сын, Иван, мучительно ищет путей устранения несправедливостей современного ему общества. "Я мира божьего не принимаю", - говорит он. Но, в своем отрицании, считая, что "все дозволено" ради достижения цели, он заходит в тупик в своих логических построениях. Третий сын, Алеша, - воплощение человеколюбия и христианского смирения, которые, считает писатель, должны спасти мир. Последний из Карамазовых, Смердяков, - пример неминуемого в "случайном" семействе биологического вырождения, убийца своего "случайного" отца.

На широком социальном фоне Достоевский показал пагубную роль капиталистических отношений, бурно развивавшихся в России, их разлагающее влияние на мораль, семейные отношения. Писатель дает тонкий психологический анализ поступков своих героев, размышляет о путях построения-общества, свободного от пороков современной ему действительности, дает блестящие художественные зарисовки, обличающие мир, хозяева которого - обуржуазившийся дворянин Федор Павлович Карамазов, купец Самсонов, кулак Лягавый.

Герой первых двух книг романа, созданных в 1878 году, - отец семейства, Федор Павлович. Л. Ф. Достоевская считала, что Федор Михайлович, создавая тип старика Карамазова, думал о своем отце.

Можно указать на другое лицо, обладавшее близкими герою романа качествами, с которого писатель мог срисовать черты Федора Павловича Карамазова. Это был глава семейства старорусских фон Зонов, близ которых Достоевский жил, снимая дачу у Е. И. Леонтьева.

Генерал-майор Карл Карлович фон Зон 1-й, как он именовался в официальных документах, был в Старой Руссе человеком известным. Небольшой переулок близ курорта, застроенный его дачами, стал даже именоваться Зоновым. Сам он жил в полукаменном особняке, стоявшем у Зонова переулка на тихой Силиной улице (сейчас на его месте дом № 33 по ул. Декабристов). От дома, опоясанного балконом, к реке Ма-лашке спускался большой сад. Как особую достопримечательность старожилы вспоминают находившийся в саду большой валун, на котором были выбиты инициалы хозяина. Умер К. К. фон Зон около 1870 года. По странному совпадению, тогда же был убит его петербургский однофамилец. Рассказы старожилов, материалы, хранящиеся в Центральном военно-историческом архиве, Пушкинском доме (Ленинград), позволили узнать о нем подробнее.

Родился К. К. фон Зон в бедной семье военного, в 17 лет начал службу. Участвовал в войнах против Наполеона. С 1831 года поселился в Старой Руссе. В ходе восстания военных поселян, вспыхнувшего летом того года, погибла значительная часть офицерских кадров. Среди тех, кто пришел им на смену, был (тогда майор) К. К. фон Зон. Он заменил убитого поселянами майора Розенмейера, командира 10-го военно-рабочего батальона, начавшего восстание.

Вскоре фон Зона назначили начальником старорусских лесопильного и мукомольного заводов, затем он стал полицеймейстером ванн при старорусских соляных источниках, "за отличие по службе" производился в очередные звания, в 1859 году в чине генерал-майора вышел в отставку.

Такой тип людей хорошо знал писатель. Вспомним генерала Епанчина из романа "Идиот", тоже человека "аракчеевской команды", "без образования... из солдатских детей", а выслужившегося, построившего два больших дома в Петербурге, которые отдавались внаем и приносили "чрезвычайный доход".

Старорусский генерал-майор был не только похож на генерала Епанчина. Он носил фамилию фон Зон. Для Достоевского эта фамилия всегда ассоциировалась с громким уголовным процессом 1870 года.

"Ваше преподобие, знаете вы, что такое фон Зон? Процесс такой уголовный был: его убили в блудилище - так, кажется, у вас сии места именуются, - убили и ограбили и, несмотря на его почтенные лета, вколотили в ящик, закупорили и из Петербурга в Москву отослали в багажном вагоне, за нумером", - говорит в романе Федор Павлович. Да и сам старик Карамазов отличается непомерным сластолюбием. Вспомним диалог у входа в монастырь: "Преназойливый старичишка", - заметил вслух Миусов, когда помещик Максимов побежал обратно к монастырю. "На фон Зона похож". - проговорил вдруг Федор Павлович. "Вы только это и знаете... С чего он похож на фон Зона? Вы сами-то видели фон Зона?" - "Его карточку видел. Хоть не чертами лица, так, чем-то неизъяснимым. Чистейший второй экземпляр фон Зона. Я этого всегда по одной только физиономии узнаю". - "А пожалуй; вы в этом знаток".

У К. К. фон Зона была слава старого волокиты. Из дела, хранящегося в архиве, известно, что он был женат четыре раза.
П. Якушкин, побывавший в 1860 году в Старой Руссе, писал, что фон Зон, купивший у невежественного кузнеца как лом кольчугу, шлем, 11 стрел, нагрудник и 2 меча за 1 рубль и 2 пуда железа, запросил с него за кольчугу, 4 стрелы и нагрудник 150 рублей, а за 2 меча - 10 рублей.

Прибавим ко всему мотив "случайного" семейства. Как явствует из списка старорусских потомственных дворян и архивного дела, генерал-майор, получив по званию права потомственного дворянина, передал их лишь детям от последнего брака.

Недавно обнаружено следственное дело о Дмитрии Ильском, о котором Достоевский вспомнил, живя на Ильинской улице. Оно позволяет дополнить сведения об этом каторжнике, сравнить прототип с героем романа.

Ильскому, когда его видел писатель, было 28 лет. Столько же в романе и Дмитрию Карамазову. И прототип и герой романа служили в линейном (пограничном) батальоне, где состояли прапорщиками. Совпадают приметы их наружности. Сходны и их характеры. Горяч и расточителен Иль-ский, таков же Дмитрий Карамазов. Несправедлив и придирчив подполковник Яковлев, командир батальона, где служил Дмитрий Ильский. "Мой подполковник, старик уже, невзлюбил меня вдруг. Придирался ко мне…" - говорит Дмитрий Карамазов. По целому ряду признаков облик героя романа перекликается с приметами прототипа. Но Достоевский в своем творчестве не ограничивается точным воссозданием реальных черт одного лица. Впечатления творчески преобразуются, всё подчиняется идее, заложенной в романе. И образ героя предстает перед нами значительно более глубоким и сложным.

"РОКОВАЯ" ГРУШЕНЬКА И ДРУГИЕ

В одном из писем к жене Достоевский упоминал Грушеньку Меньшову, с которой Анна Григорьевна собиралась ехать в Нилову пустынь. О ней, как о прототипе героини романа, Любовь Достоевская писала: "Красивая Грушенька - молодая провинциалка, которую мои родители знали в Старой Руссе". Но о том, что представляла собой "молодая провинциалка", было ничего не известно. В дальнейшем удалось выяснить историю старорусской знакомой Достоевских. В этом помогли письма как самой Грушеньки к А. Г. Достоевской, так и ее хорошей знакомой А. П. Орловой, сведения, полученные от знавших ее старожилов.

Одной из первых о Грушеньке Меньшовой автору этих строк сообщила М. А. Мосина. На вопрос, помнит ли она Меньшову, последовал ответ: "Грушеньку Меньшову я знала, это была старинная знакомая моих родителей. Жила она на Соборной стороне на середине аллеи", тянувшейся по берегу Перерытицы. Грушенька на Соборной стороне в Старой Руссе, Грушенька у Соборной площади в романе - не случайное совпадение. Местонахождение ее дома помог установить М. В. Красавин (род. в 1889 г.), многие годы живший на Соборной стороне. Оказалось, дом Меньшовой сохранился. Сейчас это дом № 25 по набережной Глебова (нечетная сторона набережной реки Перерытицы). Красавин указал на Е. П. Семенову (род. в 1885 г.), купившую в свое время дом у Меньшовой.

Дом был записан на мать, Дарью Кузьминичну, богатую мещанку, суровую и скупую староверку. Все ее стремления ограничивались желанием скопить лишнюю копейку. Она торговала сеном, дровами. Муж, Иван Афанасьевич, был не похож на жену. Член ревизионной комиссии уездного земства, он постоянно не ладил с его председателем Тетерюковским. Добросовестно выполняя свои обязанности, он обличал хозяев местного завода Сименса - Гальске, винного завода - князя Васильчикова, дававших заниженные сведения о своих доходах, выявлял факты неправильного оформления денежных документов. Не встречая помощи в земстве, он совместно с мировым судьей Федоровым написал в петербургскую газету "Голос" заметку "о неправильном оформлении документов и расходовании денежных сумм в земской управе" в Старой Руссе. В конце ее авторы заявили: "Кстати заметим, что во всех цивилизованных странах вошло в обычай: если собрание не одобряет действий своих представителей, то представители тотчас оставляют свои должности". В самодержавной России подобное высказывание было крамольным, и авторы опубликованной заметки оказались под следствием. Меньшов умер около 1875 года.

Еще при жизни отца Грушенька полюбила поручика Каспийского полка И. Коровайкина. Своими надеждами и разочарованиями она делилась с А. П. Орловой, которая в своих письмах сообщала о происходившем А. Г. Достоевской.
Вначале отношения между влюбленными развивались благополучно. Грушенька была уверена в своем будущем. "Одна война * только может быть препятствием", - считала она. Дело оставалось лишь за тем, сообщала Орлова, что "Грушенька иначе не решается выйти замуж за своего претендента, пока он не устроит своей сестры, живущей у него в доме, для которой он старается купить дом, и когда он прошлое лето был здесь, он выискивал эту покупку. Узнав, что Анна Гавриловна продает свой дом, Грушенька была у меня и хотела сообщить ему об этом". Дом Гриббе купили Достоевские.

* Надвигавшаяся война с Турцией (1877 - 1878 гг.).

1876 год не принес Грушеньке ожидаемого счастья, а вскоре после ее поездки в Петербург к поручику письма от него перестали приходить. Грушенька в отчаянии пишет Анне Григорьевне: "18 мая 1876 года. Дорогая Анна Григорьевна! Зная Ваше доброе ко мне расположение, обращаюсь к Вам, моя голубушка, с просьбою, дело вот в чем. По приезде из Петербурга я была сильно больна и в продолжение болезни получила только одно известие от моего жениха, и известие тоже грустное - он тоже болен, писал сам в кровати, говорил тоже, что ему придется переехать в госпиталь, и вот после этого я ничего не знаю, что с ним, и жив ли, даже и того не знаю. Вероятно, что-нибудь, уже было плохо с ним, иначе ничему не могу приписать его молчание. Так вот, родная моя, сделайте для меня, узнайте, если можно, что с ним, самая горькая истина для меня будет лучше неизвестности..."

По поручению А. Г. Достоевской ее двоюродный брат справился в части о поручике. Обеспокоенный, тот написал ей: "2 декабря 1876 г. Нижеподписавшийся Вам покорнейший слуга просит уведомить его, чем он заслужил внимание Александра Николаевича г. Сниткина, который просил канцелярию полка о сообщении ему моего адреса".

Дальнейшие отношения Грушеньки с ним прекращаются.

Мать, видимо лучше дочери узнавшая ее поклонника, и раньше была против этого знакомства. А. П. Орлова сообщала Достоевской, что Грушенька "под проклятиями своей староверки-матери изнывает и тает", "пиления, проклятия, ужасные поступки матери-староверки совершенно убили бедняжку". Доктор, лечивший заболевшую Грушеньку, вынужден был пригрозить матери, что, "если она будет стеснять больную, то он перевезет ее на другую квартиру".

Грушенька вышла замуж за офицера расквартированного в Старой Руссе Вильманстрандского полка. Через несколько лет он умер. Грушенька осталась в доме со своей суровой матерью. Ее гнетет одиночество, много неприятностей причиняют материальные трудности. Лишь с помощью Анны Григорьевны удалось выхлопотать небольшую пенсию. Агриппина Ивановна писала Достоевской: "Одно спасение мое быть в деле, в заботах, обязательные занятия только и могут спасти меня, а так чувствую всеми силами, жить не могу... прихожу в состояние, близкое к помешательству, не видя смысла в жизни своей, не принося никому пользы, тогда как жизненных сил и душевных запас нерастраченный... куда-нибудь, или в приют, или к детям, или к заботам о больных, но что-нибудь нужно мне, дорогая Анна Григорьевна".
Но в Старой Руссе того времени женщине было трудно найти достойное занятие.

В 1901 году умерла мать. Наконец-то можно было пожить вволю, не считая каждую копейку, побывать за границей. В 1909 году Агриппина Ивановна Шер продала дом, принадлежавший семье 52 года. Умерла она в 1915 году.

Многие старожилы города помнили Грушеньку Меньшову. Это была красивая, добрая, отзывчивая женщина, ей претили интересы накопительства, которыми жила ее мать.

Писатель, на глазах которого в течение нескольких лет протекала жизнь Грушеньки, знавший о ее неудачном романе, нашел в ее судьбе материал для создания литературного образа Грушеньки Светловой.

История ее в романе трагична "Семнадцатилетнею еще девочкой была она кем-то обманута, каким-то будто бы офицером, и затем тотчас же им брошена. Офицер-де уехал и где-то потом женился, а Грушенька осталась в позоре и нищете". "Восемнадцатилетнюю девочку, робкую и застенчивую, тоненькую, худенькую, задумчивую и грустную", которую "родные из избы вышвырнули", привозит из губернского города старый купец. Писатель наделяет свою героиню сильным характером, который позволил ей выйти из трагического положения.

Достоевский придает образу героини социальное звучание. Грушенька даже в таких безысходных обстоятельствах не сломилась, не превратилась в простую содержанку, нашла единственный в ее положении выход. Она подчинила своему влиянию старика купца, научилась наживать деньги и "...из чувствительной, обиженной и жалкой сироточки вышла румяная, полнотелая русская красавица, женщина с характером смелым и решительным, гордая и наглая, понимавшая толк в деньгах, приобретательница, скупая и осторожная, правдами иль неправдами, но уже успевшая, как говорили про нее, сколотить свой собственный капиталец". Знали, что "молодая особа, особенно в последний год, пустилася в то, что называется "гешефтом", и что с этой стороны она оказалась с чрезвычайными способностями".

Писатель показывает, как чистую по натуре девушку ломает и калечит общество, где все продается и покупается. Но Достоевский верит в изначальное добро человека. И рисуя отношения Грушеньки с Митей Карамазовым, он показывает, как под влиянием сильного потрясения, связанного с его обвинением в убийстве отца, заглохшие было в ней добрые чувства пробуждаются и крепнут, поэтому она связывает свою судьбу с осужденным.

Конечно, не случайно и сходство имен прототипов и героев романа: Дмитрий Иль-ский и Дмитрий Карамазов, Грушенька Меньшова и Грушенька Светлова...

В приведенных примерах налицо хорошее знакомство писателя с реальными лицами, послужившими ему основой для создания образов героев романа. Иль-ского он знал по каторге, жизнь Меньшовой проходила у него на глазах. Сын чиновника из духовенства Дмитрий Иль-ский стал в романе Дмитрием Карамазовым, сыном дворянина. Безудержное расточительство, разгульные кутежи и попойки, безоглядная трата денег, презрение к нравственным нормам - не только его личное качество, но и социальное явление, присущее деградирующему дворянству.

"...Так именно бывает с теми, которые, как и Дмитрий Федорович, всю жизнь свою умеют лишь тратить и мотать доставшиеся по наследству деньги даром, а о том, как добываются деньги, не имеют никакого понятия", - говорит в романе писатель.

Дочь горожанки, владеющей каменным домом, Грушенька Меньшова становится в романе дочерью заштатного дьякона, почти ничего не имеющего за душой. Это усиливает трагизм положения обманутой девушки, которой некуда идти. Сколько таких гибло на глазах писателя! И выход, который нашла Грушенька Светлова, характеризует социальную среду города Скотопригоньевска, ставшего синонимом современной писателю России.

Расскажем о других возможных старорусских прототипах героев романа.

Достоевский, регулярно просматривавший газеты, обратил внимание на объявление в "Новгородских губернских ведомостях". В номере от 8 ноября 1875 года был напечатан "Общий список местных жителей Старорусского уезда Новгородской губернии для избрания из числа их очередных и запасных заседателей в Новгородский окружной суд на 1876 год". Внимание писателя привлек крестьянин Кузьма Самсонов. Подобных ему зажиточных мужичков, наживавшихся на своих односельчанах, писатель достаточно повидал на Торговой площади, Скотопригонном рынке. Таким образом, и в качестве прототипа купца, Грушенькиного покровителя, он взял реальное лицо.

В заключение упомянем двух лиц, с которыми Достоевский непосредственно общался. Один из них - уже знакомый нам Александр Карлович Гриббе. О его демократизме, доброте, сочувствии к военным поселянам, жестоко притеснявшимся начальством, мы уже говорили. С другой стороны характеризует его письмо к А. Г. Достоевской от 3 января 1874 г., хранящееся в Пушкинском доме в Ленинграде. В нем Гриббе, прослуживший более половины своей жизни в армии, предстает человеком, с недоверием и иронией относящимся к современности. "Не подозревайте нас, провинциалов, что мы не следим па прогрессом нынешнего века, - пишет он, - уверяю Вас, что мы... усиленно стоим на запятках во всех пакостях, что называют по-модному прогрессом или цивилизацией".

В романе арестовавший Митю Карамазова на постоялом дворе в Мокром "исправник наш Михаил Макарович Макаров, отставной подполковник, переименованный в надворные советники, был человек вдовый и хороший... Иных реформ современного царствования он не то что не мог вполне осмыслить, но понимал их с некоторыми, иногда весьма заметными, ошибками. "Души я, господа, более военной, чем гражданской", - выражался он сам о себе". У писателя это беспечный, недалекий служака, который "даже о точных основаниях крестьянской реформы... не приобрел окончательного и твердого понятия", несмотря на то, что сам был помещиком и. занимал административную должность.
Достоевский вывел тип помещика, широко распространенный в пореформенную эпоху, - привыкшего к старым порядкам, не считавшего нужным вникать в происшедшие в стране изменения.

Другой прообраз одного из второстепенных героев романа - слуга Фома, живший в Старой Руссе у Достоевских. Анна Григорьевна 7 июля 1876 года сообщала мужу, уехавшему в Эмс: "Но что особенно понравилось, так это качели. Фома тотчас вбил винты и повесил, и дети принялись качаться".

В романе живущий у соседок Карамазова "Фома из наших мест, наш бывший солдат. Он у них прислуживает, ночью сторожит",- говорит Алеше Дмитрий. Это жилец временный, исчезающий, когда ему вздумается.

"Скитающийся Фома" не случайно "из наших мест, наш бывший солдат". Вполне вероятно, что его служба протекала при Николае I, что он тянул солдатскую лямку долгих двадцать пять лет. Уволенный наконец из армии, зачастую больной, потерявший связь со своей прежней средой, солдат оказывался без прочного положения в обществе, без семьи, которую было уже поздно заводить и не на что содержать. Мало что привязывало его к постоянному месту. Особенно много таких "неприкаянных" было в бывшем "военном городе Старой Руссе", в недалеком прошлом центре военных поселений.

"Каждый человек живет в определенной, более или менее узкой, непосредственно окружающей его среде", - замечает Г. М. Фридлендер. Наряду с этим, "не только люди, с которыми он непосредственно общается, и события, происходящие у него на глазах, но и вся современная ему действительность так или иначе воздействует на человека, формирует его характер, отражается в его сознании различными своими гранями".

И на примере прототипов героев Достоевского мы видим, как в сознании писателя непосредственные впечатления, обогащаясь более глубоким содержанием, становятся типичными для современного ему общества.

"ИЗ СКОТОПРИГОНЬЕВСКА..."

Действие романа "Братья Карамазовы" происходит в городке Скотопригоньевске, прообразом которого послужил город Старая Русса. Этим писатель говорил, что все показанное в нем имеет глубинное, общее для всей России значение.

Строгой топографической точности в произведении нет, как нет ее и в романе "Преступление и наказание". Скотопригоньевск и Старая Русса близки, но не идентичны. Знакомясь с городом "Братьев Карамазовых", мы узнаем в нем черты реального города. Но распоряжается писатель его приметами по-своему, во имя законов художественной правды. Совершим путешествие по Скотопригоньевску.

Средоточие событий, происходящих в романе, - дом главы семейства Карамазовых. "Дом Федора Павловича Карамазова стоял далеко не в самом центре города, но и не совсем на окраине. Был он довольно ветх, но наружность имел приятную: одноэтажный, с мезонином, окрашенный серенькою краской и с красною железною крышкой. Впрочем, мог еще простоять очень долго, был поместителен и уютен". К дому примыкал сад, который "был на ночь запираем со двора на замок". "Недалеко от калитки" в саду стояла баня. Смердяков в споре со слугою старика Карамазова Григорием упомянул "речку нашу вонючую... вот что у нас за садом течет".

Дом Карамазова напоминает дом Румянцева. Но его расположение, приметы усадьбы списаны с места, где стояли дом и усадьба самого писателя. "Дача Гриббе стояла (и стоит) на окраине города близ Коломца". Она была "...с большим тенистым садом...". "Особенно ценил... Федор Михайлович отличную русскую баню, находившуюся в саду", - писала А. Г. Достоевская. Была и "речка наша вонючая", П. П. Гайдебуров, сосед Достоевских, вспоминал: "Малашка подползла к самому саду Достоевских, занимавшему квартал позади нашего дома" и на поросших травою дорожках отравленное ее дыхание веяло тоскою".

В доме Федора Павловича Карамазова "много было… разных чуланчиков, разных пряток и неожиданных лесенок", - читаем в романе. По словам Л. Ф. Достоевской, полковник Гриббе "построил, себе маленький домик в немецком вкусе прибалтийских губерний, - домик, полный неожиданных сюрпризов, потайных стенных шкафов, подъемных дверей, ведущих к пыльным винтовым лестницам". Это свидетельство перекликалось с описанием интерьера дома Карамазовых, но в нем содержались утверждения, вызывавшие сомнения. Как уже известно, Гриббе был не полковником, а отставным подполковником. Он не купил, а пристроил часть дома к уже стоявшему. Ссылка на "немецкий вкус прибалтийских губерний" звучала неубедительно: Гриббе был сыном иркутского врача. Неясно было, как в низких и тесных комнатках помещались все эти "неожиданные сюрпризы", которые, по словам Любови Достоевской, в них были. Ответ на эти вопросы дала переписка А. Г. Достоевской с детьми, хранящаяся в Пушкинском доме.

Воспользовавшись пребыванием дочери в Старой Руссе, в сентябре 1889 года, Анна Григорьевна просит ее разобрать вещи, хранившиеся в доме. Ее письма перечисляют целый ряд вещей, которые надо запаковать и отправить в Петербург. Те же, что остаются, она просит привести в порядок, убрать в кладовые. Сколько же их? Мы читаем, что "куски и кусочки обоев от кабинета надо свернуть и спрятать в кладовую около столовой" (в другом месте - чулан). "Все подушки прикажи поставить в кладовую около кабинета". Можно предполагать, что кладовые у небольших по размеру комнат могли выглядеть как "потайные стенные шкафы", оклеенные теми же обоями, что и стены комнат.
Письмо Ф. Ф. Достоевского, посланное матери в конце мая 1887 года, помогло выяснить еще один вопрос. По поручению Анны Григорьевны Федор Федорович сделал в доме ремонт - оклейку комнат, окраску дверей и лестницы. "Ты спрашиваешь, как мы будем ходить в комнаты, если лестница будет выкрашена. Разве ты, мама, забыла главную достопримечательность нашего домика? А потайная лестница? К чему же она и сделана? Ведь, что ни говори, а Александр Карлович Гриббе был запасливый человек".

Таким образом, наличие такой лестницы (одной) объяснялось не "вкусами немцев прибалтийских губерний". В доме не было черного хода, и на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств - пожара, ремонта она служила запасным выходом. И стенные шкафы, и лестница были местами, где детям писателя, играя, можно было прятаться. Вот, видимо, откуда "разные прятки" в доме Федора Павловича Карамазова! И не случайно Анне Григорьевне о потайной лестнице напомнил ее сын.

Где находилась эта лестница? На плане перестройки второго этажа указаны два лестничных пролета. Основная лестница ведет на веранду. Другая, небольшая, выгорожена в одной из комнат части дома, пристроенной позднее. Об этой лестнице, вероятно, и упомянул Румянцев, который, поясняя свой план перестройки дома, писал: "И я предполагал бы так: из кухни внизу и из Вашей спальни (вернее, комнаты, где будет ход вниз) устроить ход на веранду".

В романе нашли отражение и другие детали интерьера. В доме писателя были ширмочки. Румянцев, перестраивая дом, писал Анне Григорьевне: "Чрезвычайно мудрено подделываться под старое. Ширмочки около двери вышли как-то уродливо очень". В романе ширмочки стоят в спальне главы Карамазовых. Они помогают создать настроение, созвучное надвигающемуся событию.

Дмитрий подкрался к комнате отца. Освещенный окном, рядом стоит куст. ""Калина, ягоды, какие красные!" - прошептал он, не зная зачем". Красные ягоды на кусту, красные "китайские" ширмочки в спальне старика, красная повязка на его голове - все это создает тревожное настроение, предвещающее трагическое событие.

Продолжим знакомство со Скотопригоньевском. Одна из главных героинь романа, Грушенъка, "жила в самом бойком месте города, близ Соборной площади, в доме купеческой вдовы Морозовой, у которой занижала во дворе небольшой деревянный флигель. Дом же Морозовой был большой, каменный, двухэтажный, старый и очень неприглядный на вид".
Здесь тоже не простое воспроизведение реальности. Грушенька Меньшова при жизни матери также жила во флигеле. Дом ее, сохранившийся доныне, в противоположность Дому Морозовой небольшой и вовсе не неприглядный.

Место, где живет героиня романа, Соборная площадь (то есть у самого собора), находится "в самом бойком месте города". В Старой Руссе это была Торговая Площадь, которую от Собора отделял мост через реку Перерытицу - Соборный мост.

Важное место в романе занимает "трактир "Столичный город" на площади". Там кутит Дмитрий Карамазов, там он вытаскивает за бороду Снегирева, позоря его, там беседуют Иван с Алешей, играет в бильярд чиновник Перхотин. В то время как в одной из комнат вели свою беседу Иван с Алешей, "в остальных комнатах трактира происходила вся обычная трактирная возня, слышались призывные крики, откупоривание пивных бутылок, стук бильярдных шаров, гудел орган".

В Старой Руссе, у торца здания, соседнего со Скотопригонным рынком, находился трактир "Эрмитаж", принадлежавший купцу И. Д. Земскову (сейчас набережная Достоевского). Заведение по описи 1901 года и числилось пивной лавкой - обычная уловка хозяев, чтобы платить меньше налога. Вино подавалось из-под полы.

Большой бакалейный магазин П. И. Плотникова, в который писатель, по словам Анны Григорьевны, любил заходить "за закусками и сластями", послужил в романе материалом для обрисовки магазина Плотниковых. "Это был самый главный бакалейный, магазин в нашем городе, богатых торговцев, и сам по себе весьма недурной. Было все, что и в любом магазине в столице, всякая бакалея: вина "разлива братьев Елисеевых", фрукты, сигары, чай, сахар, кофе и проч. Всегда сидели три приказчика и бегали два рассыльных мальчика".

"Почти через один только дом от лавки Плотниковых, стоявшей у площади "на углу улицы" (так же, как и лавка П. И. Плотникова в Старой Руссе), жил чиновник Перхотин, с которым Дмитрий Карамазов познакомился в трактире "Столичный город".

Восстановим последовательность некоторых событии, происходивших в романе. Это позволит нам уточнить расположение описанных в нем объектов, связать их воедино.

После столкновения со слугою отца Григорием Дмитрий Карамазов, окровавленный, вбежал в дом Грушеньки, но застал в нем лишь горничную Феню, от которой узнал, что Грушенька "давеча уехала, часа с два тому, с Тимофеем, в Мокрое". Выйдя из дома, "ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты", с пачкой денег в окровавленных руках, чем сильно смутил его. Путь Дмитрия лежал через площадь.

Если мы пройдем в Старой Руссе от сохранившегося дома Грушеньки Меньшовой на набережной Глебова по мосту, через площадь, до пересечения улиц Энгельса и Кириллова, где стояла лавка купца П. И. Плотникова, то убедимся, что Достоевский точен в оценке расстояний.

Отмывшись у Перхотина от крови, Дмитрий отправился вместе с ним в давку Плотниковых делать покупки для поездки в Мокрое. К лавке прибежала перепуганная Феня, умоляя Митю не губить ее барыню. Тот ее успокоил и уехал, а Перхотин пошел в трактир играть в бильярд. По окончании игры "в сквернейшем расположении духа направился он прямо к себе домой и вдруг вспомнил про Феню. ""Э, черт, вот бы давеча расспросить ее, - подумал он в досаде, - все бы и знал". И до того вдруг загорелось в нем самое нетерпеливое и упрямое желание поговорить с нею и разузнать, что с полдороги он круто повернул к дому Морозовой, в котором квартировала Грушенька".

Видно, что и дом Грушеньки, и трактир "Столичный город" находились в стороне площади, противоположной той, у которой жил Перхотин и где стояла лавка Плотниковых. Таково же было расположение в Старой Руссе трактира "Эрмитаж" и лавки П. И. Плотникова. Между ними лежала Торговая площадь. Это подкрепляет мнение о том, что трактир "Эрмитаж" мог быть прообразом трактира "Столичный город".

"Поблизости от лавки Плотниковых", недалеко от дома чиновника Перхотина, стоит "небольшой, очень чистенький и снаружи и снутри домик вдовы чиновника Красоткиной". Сын ее, Коля, учится в прогимназии. Выйдя из дома, он "направился прямо по улице и потом направо по переулку к базарной площади" навестить больного Илюшу Снегирева.
Этот отрывок из романа позволяет представить, где в современной Старой Руссе мог бы стоять домик Красоткиных. Прогимназия во времена Достоевского находилась на углу Александровской улицы (там, где сейчас Дом пионеров), недалеко от "живого" моста. Коля жил бы по той же улице, также недалеко от моста. В соответствии с романом он прошел бы прямо по современной улице Володарского, свернул направо, на неширокую улицу Кириллова, и направился бы к площади.

Дальше Коля вместе со своим приятелем Смуровым, жившим "не доходя одного дома до площади", вышел на нее. "Они шли по базарной площади, на которой на этот раз стояло много приезжих возов и было много пригнанной птицы. Городские бабы торговали под своими навесами бубликами, нитками и проч. Такие воскресные съезды наивно называются у нас в городе ярмарками, и таких ярмарок бывает много в году". Проходя мимо гостиного двора, Коля только заговорил с одной из торговок, "как вдруг из-под аркады городских лавок выскочил ни с того ни с сего один раздраженный человек вроде купеческого приказчика, и не наш торговец, а из приезжих, в длиннополом синем кафтане, в фуражке с козырьком, еще молодой, в темно-русых кудрях и с длинным, бледным, рябоватым лицом. Он был в каком-то глупом волнении и тотчас принялся грозить Коле кулаком", кричать на него.

Прошли площадь. "Вдали на соборных часах пробила половину двенадцатого. Мальчики заспешили и остальной довольно еще длинный путь до жилища штабс-капитана Снегирева прошли быстро и почти уже не разговаривая".

Как свидетельствует М. И. Полянский, на соборной колокольне еще в 1811 году были устроены "на собственный счет купцом Михаилом Сомровым железные часы, бьющие в 8 колоколов проведенными от куранта, посредством проволок, молотками каждую четверть часа и каждый час". Это было изделие знаменитых тульских мастеров. Бой этих часов, как и Коля Красоткин в романе, могли слышать Достоевские, направляясь во время вечерней прогулки по Успенской (ныне Крестецкая) улице к почте, находившейся тогда на Троицкой улице.

Мы покинули центр Скотопригоньевска. Дальнейшее наше путешествие по нему будет связано со вторым маршрутом постоянных прогулок Достоевского по Старой Руссе.

Вспомним путь писателя к курорту. Он пролегал обычно по Мининскому, переулку, мостику, перекинутому через Малашку, выходил задами на Дмитриевскую улицу и оттуда - переулком к Ильинской. Можно было, свернув из Мининского переулка, дойти по Георгиевской улице до дома Румянцева и затем к парку курорта.

Дальнейшая обрисовка Скотопригоньевска во многом навеяна впечатлениями от мест, которыми ходил писатель. Общий облик этой части города с его кривыми переулками, вонючей речкой в романе накладывает определенный отпечаток на происходящее. Тут кипят страсти, случаются "надрывы", звучит исповедь Дмитрия, совершаются важные, определяющие ход романа события.

Начнем наше путешествие по роману.

"Однажды... весьма уже по-нашему поздно, одна хмельная ватага разгулявшихся наших господ, молодцов пять или шесть, возвращалась из клуба "задами" по домам. По обе стороны переулка шел плетень, за которым тянулись огороды прилежащих домов; переулок же выходил на мостки через нашу вонючую и длинную лужу, которую у нас принято называть иногда речкой. У плетня, в крапиве и в лопушнике, усмотрела наша компания спящую Лизавету".

Место приведенного эпизода - заросший травой конец Мининского переулка с мостками через вонючую Малашку.

Вспомним, как шел Алеша Карамазов из монастыря к Катерине Ивановне, занимавшей "один очень просторный и удобный дом на Большой улице". Чтобы дойти быстрее, "он и решился сократить путь, пройдя задами... Задами значило почти без дорог, вдоль пустынных заборов, перелезая иногда даже через чужие плетни, минуя чужие дворы... Тут в одном месте ему пришлось проходить даже очень близко от отцовского дома, именно мимо соседского с отцовским сада, принадлежавшего одному ветхому маленькому закривившемуся домишке в четыре окна". "...Поравнявшись теперь с садом соседки, он... наткнулся вдруг на самую неожиданную встречу. За плетнем в соседском саду, взмостясь на что-то, стоял, высунувшись по грудь, брат его Дмитрий Федорович" и звал его.

В этом эпизоде романа мы узнаем путь, которым Достоевский проходил, возвращаясь с курорта домой. Войдя в переулок, он, в соответствии с романом, видел прежде всего ту часть сада, где стояла беседка. Но в романе творчески преображаются реальные наблюдения. Создается впечатление задворков с полуразвалившейся беседкой в соседнем саду, владелицы которого живут в старом развалившемся домишке, под стать ему и полунищие обитательницы, знакомые Смердякова. Александр Карлович Гриббе, построивший когда-то беседку в саду Достоевских, становится здесь бывшим владельцем домика - "Александром Карловичем фон Шмидтом, отставным подполковником".

Путь Алеши Карамазова к Хохлаковой также пролегал в этом районе. "Как только он прошел площадь и свернул в переулок, чтобы выйти в Михайловскую улицу, параллельную Большой, но отделявшуюся от нее лишь канавкой (весь город наш пронизан канавками), он увидел внизу пред мостиком маленькую кучку школьников..."

К этому месту романа Анна Григорьевна на полях корректуры изданного ею полного собрания сочинений Достоевского 1904 - 1906 годов сделала примечание: "Феодор Михайлович говорит про Старую Руссу", что это "речка "Малашка", которая обратилась в грязный ручей и обходит местность, где стоит наш дом"

Мостик через эту грязную речушку, подобный тому, у которого произошло сражение школьников в романе, можно видеть на старой фотографии. Улицы, разделенные Малашкой в этом районе, - Георгиевская, проходящая недалеко от дома писателя, и Дмитриевская.

Перейдя мостик, Алеша "скоро подошел... к дому г-жи Хохлаковой, к дому каменному, собственному, двухэтажному, красивому, из лучших домов в нашем городке". Находившаяся здесь же Катерина Ивановна просит Алешу передать Снегиреву деньги в возмещение оскорбления, которое нанес ему Дмитрий в трактире "Столичный город". Алеша бросился выполнять поручение. Идти надо было в Озерную улицу.

Писатель, выходя на Ильинскую улицу Дмитриевским переулком, оказывался у соляного озерка, подступавшего к ограде парка. Не отсюда ли и название улицы - Озерная? Идя к курорту, писатель проходил мимо Лебедева переулка. И Алеша в романе прошел мимо переулка, в котором жил его брат Дмитрий. "Наконец он разыскал в Озерной улице дом мещанки Калмыковой, ветхий домишко, перекосившийся, всего в три окна на улицу, с грязным двором, посреди которого уединенно стояла корова". Алеша попал в обстановку бедной избы, "чрезвычайно загроможденной и людьми, и всяким домашним скарбом".

Достоевский был очень предан семье, любил и понимал детей. Отношение к детям для него всегда было главным мерилом человека. Ему особенно дороги судьбы детей, их страдания. И в роман "Братья Карамазовы" дети вошли органической его частью. Ребенок у груди голодной матери снится Дмитрию Карамазову, о несчастных, затравленных детях говорит Иван в трактире "Столичный город". Он не может принять "божьего мира", где допускаются страдания невинных детей. Их нежно любит Алеша.

С любовью и печалью Достоевский рисует образ, "Илюшечки, бедного мальчика", погибающего от чахотки и нищеты в жалком домишке. Илюша умирает. "Нести до церкви было недалеко, шагов триста, не более". "Церковь была древняя и довольно бедная, много икон стояло совсем без окладов". Отсчитаем эти триста шагов от Минеральной улицы вверх по улице Сварога. Действительно, триста шагов и отделяли стоявший когда-то почти на углу Ильинской улицы домик от находившейся на Пятницкой улице (напротив нынешнего дома № 34 по ул. Сварога) небольшой Владимирской церкви.
Как связаны в романе обе части Скотопригоньевска? Об одном таком маршруте мы уже говорили. Это - путь Коли Красоткина к больному Илюше Снегиреву. От базарной площади он должен был пройти на Озерную улицу.

В современной Старой Руссе от площади он прошел бы прямо по улице К. Маркса до Минеральной, где около курорта стоял бы домик Снегиревых. Путь, в соответствии с романом, был неблизкий.

Другой маршрут - путь Дмитрия Карамазова к дому отца в поисках Грушеньки. "Где же она могла быть, как не у Федора Павловича?" - подумал он. Чтобы его не увидели, Дмитрий не побежал прямым путем к дому отца. "У него создалось другое намерение: он обежал большим крюком, чрез переулок, дом Федора Павловича, пробежал Дмитриевскую улицу, перебежал потом мостик и прямо попал в уединенный переулок на задах, пустой и необитаемый, огороженный с одной стороны плетнем соседского огорода, а с другой - крепким высоким забором, обходившим кругом сада Федора Павловича. Тут он выбрал место и, кажется, то самое, где, по преданию, ему известному, Лизавета Смердящая перелезла когда-то забор". Он подскочил и сел на него. "Вблизи в саду стояла банька", возле которой он и соскочил в сад.
Многое на этом пути читателю уже известно. Прямой путь к дому писателя лежал по набережной Перерытицы. Но если свернуть с нее в переулок, например Комсомольский, пройти на улицу Красных Командиров (бывш. Дмитриевская ул.), выйти в тыл стеклянному павильону (д. № 45), затем пройти через мостик над пересохшей Малашкой в Писательский переулок, к дому Достоевского, то на карте города конец этого маршрута действительно образовал бы крюк, заканчивающийся у дома писателя.

Читатель уже ощутил атмосферу узнавания мест, связанных с романом. Это, приобщение к реальному создает чувство подлинности происходящих в романе событий, бушевавших в нем страстей.

"Произведения Достоевского рассчитаны на это ощущение доподлинности, - отмечает академик Д. С. Лихачев. - Читатель многое теряет, если он не знает тех мест, где происходит действие произведений Достоевского... Достоевский не "сочинял" действительность, а "досочинял" к ней свои произведения. Зацепившись за действительный факт, за реальную местность, случайную встречу, газетное сообщение о каком-либо происшествии, он давал всему этому продолжение, населял увиденную им улицу, открывал двери в квартиры, сходил в подвалы, наделял биографиями встреченных им прохожих, оживлял судебные показания деталями и продолжениями".

Все события в романе привязаны к Скотопригоньевску, в котором узнаются реальные черты Старой Руссы. Только монастырь, в котором ищет правду жизни Алеша Карамазов, слушает поучения старца Зосимы, откуда уходит на подвиг в мир, срисован с Оптиной пустыни. Монастырь противостоит Скотопригоньевску с его суетными страстями и находится вне черты города. Ближайшая окраина - в районе, где живет Грушенька.

В Старой Руссе этот монастырь стоял бы где-то за Соборной стороной, через Перерытицу. Может быть, близ той деревни, что виднелась из окна кабинета писателя?

В 1877 году Достоевский посетил места своего детства. Из этой поездки взято название рощи "Чермашня", которую торгует Федор Павлович, некоторых мест, упоминаемых в романе. Дали материал писателю и старорусские дороги. До ближайшей железнодорожной станции в романе - восемьдесят верст, столько же, сколько считалось до Новгорода. Село Мокрое, где кутит Дмитрий, "...это двадцать пять отсюда верст", село с почтовой станцией и постоялым двором, "вольной, значит, станцией".

Отсчитаем это расстояние. В 24 верстах от Старой Руссы, недалеко от Устреков, где Достоевскому приходилось не раз бывать, находилось село Буреги с почтовой станцией, трактиром и постоялым двором ("вольной, значит, станцией").

Врезались в память писателю и ямщики, доставлявшие его семью в Устреки, перевозившие зимой через замерзшее озеро в Новгород. По приезде Достоевский спешит сообщить жене: "Тимофей вёз превосходно и старательно. Хочет обратно везти меня". В середине месяца он должен вернуться домой. Опять придется переезжать озеро. Анна Григорьевна заранее пишет: "Вообще приедет за тобой ямщик Андрей, Тимофей или Колгушкин, но ты должен ехать на постоялый двор, где останавливаются старорусские ямщики, наискось гостиницы Соловьёвой".

И в романе "Братья Карамазовы" Грушенька уезжает с Тимофеем в Мокрое, а "Андрей, еще не старый ямщик, рыжеватый, сухощавый парень в поддёвке и с армяком на левой руке", везет вдогонку Дмитрия с ящиком всяких припасов, закупленных в лавке Плотниковых.

Так писатель использует свои наблюдения, почерпнутые из жизни в Старой Руссе.

"ВРЕМЯ ТЕПЕРЬ СЛАВНОЕ, НО ТЯЖЕЛОЕ..."

Русско-турецкая война 1877 - 1878 годов, обнажив военную и экономическую отсталость крепостнической России, привела к усилению эксплуатации трудящихся. Росло количество крестьянских волнений, стачек рабочих. На фоне общего недовольства положением в стране оживилась деятельность революционных организаций, боровшихся против царизма. В. И. Ленин определил конец 70-х годов XIX века как время второго подъема демократического движения в России.

Достоевский в "Дневнике писателя", вышедшем в январе 1878 года, писал: "Время теперь славное, но тяжелое и роковое. Как много висит на волоске именно в настоящую минуту".

Деятельной революционной организацией, в то время была народническая "Земля и воля". Царское правительство жестоко преследовало революционеров. В ответ землевольцы организовывали индивидуальный террор против самых жестоких представителей режима, оказывали вооруженное сопротивление при аресте. Одно из них произошло в Старой Руссе.

18 декабря 1878 года здесь вместе с вольноопределяющимся Э. В. Лобойко был арестован подпоручик местного 86-го Вильманстрандского пехотного полка Владимир Дмитриевич Дубровин, землеволец, связанный с арестованной в Петербурге А. Малиновской. Когда прибывший из Новгорода жандарм вместе с сопровождающими вошел в дом Бедринской в Лебедевом переулке, где проживал Дубровин (на этом месте ныне дом № 4 по пер. Дубровина), тот оказал вооруженное сопротивление. Связанный, он обратился к собравшимся с призывом устроить государство без царей, которых нужно убивать, потому что они сосут из народа кровь. То же произошло на вокзале. Героически держал он себя в тюрьме, на суде. Даже перед казнью 20 апреля 1879 года он пытался произнести речь, заглушаемую грохотом барабанов.

Такое поведение революционера потрясло современников. В своих мемуарах царский министр Валуев отметил, что Дубровин умер "замечательно стойко" и что "стойкость - это недобрый признак". Эта стойкость поразила и Достоевского, узнавшего о казни Дубровина вскоре после приезда в Старую Руссу. 17 мая он писал Победоносцеву: "Здесь, когда я приехал, разговаривали об офицере Дубровине здешнего Вильманстрандского полка". Не сочувствуя революционерам, писатель отмечал их убежденность в правоте своего дела, говорил, что у них "своя логика, свое ученье, свой кодекс".

Участвовавший в молодости в кружке петрашевцев, Достоевский, по его словам, "никогда не мог понять смысла, что лишь 1/10 людей должны получать высшее развитие, а что остальные 9/10 служат лишь матерьялом и средством". И побывавший на каторге, переживший разочарование в революционных методах перестройки общества, он признавался, что ""лик мира сего" мне самому даже очень не нравится". Тем больший интерес представляют его отношения с сестрой Софьи Ковалевской, первой женщины-ученого, Анной Васильевной Жаклар (Корвин-Круковской), приехавшей в то лето со своим мужем и сыном в Старую Руссу.

С А. В. Жаклар писателя связывало давнее знакомство. Еще в 1864 году Анна Васильевна послала в журнал "Эпоха", издававшийся Достоевским, два рассказа, которые были напечатаны. В дальнейшем состоялось личное знакомство, вскоре перешедшее в дружбу.

Выехав в 1869 году за границу, Корвин-Круковская сблизилась с революционерами. В Женеве перевела на русский язык брошюры К. Маркса для русской секции I Интернационала. Несмотря на опасность, она стремилась в Париж, где назревали революционные события.

Самое непосредственное участие Анна Васильевна вместе со своим мужем, французским революционером Виктором Жакларом, приняла в провозглашенной 18 марта 1871 года Парижской коммуне.

В России за В. и А. Жакларами полиция установила систематическое наблюдение. Охранка не выпускала их из поля зрения и в Старой Руссе. Туда из Петербурга послали агента охранки Кутузову, которая, поселившись в "Дмитровском переулке, д. Дьячкова против Новикова сада", должна была разузнать, с кем ведет знакомство Жаклар, которого считают "бывшим коммунаром и ярым революционером".

"...Лето (1875 г. - Л. Р.) началось для нас очень приятно: в Руссу приехала на сезон А. В. Жаклар-Корвин с семьей, которую мы оба очень любили. Муж почти каждый день, возвращаясь с прогулки, заходил побеседовать с умной и доброй женщиной, имевшей значение в его жизни", - вспоминала А. Г. Достоевская.

Шла напряженная работа над пятой книгой романа "Братья Карамазовы", но необходимо было съездить на курорт. 3 июня уплачены деньги за заграничный паспорт. Проходит больше месяца, но он еще не получен. 8 июля романист пишет секретарю редакции журнала Н. А. Любимову: "По расстроившемуся здоровью мне безотлагательно прописано съездить в Эмс на 6 недель лечения. Просьбу о паспорте я подал отсюда, из Старой Руссы, и так как в качестве бывшего ссыльного я получаю заграничные паспорты каждый раз особым (медленным) путем, то надеюсь получить его к 15 - 20 июля".

Причина, вероятно, была все же не в этом. В 1875 году писатель находился под надзором полиции, тем не менее, он получил заграничный паспорт через две недели. К 1879 году надзор за ним был снят, а задержка гораздо более длительная. Дело было, видимо, все-таки в дружеских отношениях с А. В. Жаклар. Косвенное подтверждение этому можно усмотреть в случае, происшедшем в 1884 году. Больной Анне Васильевне было предписано вместе с мужем в трехдневный срок покинуть пределы России. Она обратилась к А. Г. Достоевской с просьбой похлопотать перед Победоносцевым об отсрочке высылки. Отсрочка на несколько дней была получена, но Анне Григорьевне "...пришлось выслушать от него несколько нелюбезных слов по поводу моего знакомства с "вредными для России" людьми".

18 июля писатель уехал в Эмс, захватив с собой незаконченную рукопись шестой книги романа. Там он ее закончил и 7 августа выслал в редакцию. Достоевского удручает болезнь легких, плохо подвигается дальнейшая работа над романом, он скучает по семье. "К приезду моему (3-го или 4-го сентября) дай бог, чтоб привезти половину на сентябрьский-то номер, а остальную половину сяду дописывать на другой же день по приезде, ничего не отдыхая", - сообщает он жене. В своих письмах в Старую Руссу писатель интересуется здоровьем близких, местными событиями, передает "всем нашим поклон, Анне Васильевне особенно".

А. Г. Достоевская также часто писала мужу о А. В. Жаклар. Они вместе гуляют, бывают друг у друга. "Анна Васильевна... просидела у нас до полуночи и много говорила", - делится она с мужем. У Жакларов устраивается детский спектакль с участием детей писателя и сына Анны Васильевны. Разыгрываются басни Крылова. "Мне очень интересно было, что ты писала о представлении басен Крылова. Это очень мило и хорошо", - отзывается писатель.

Вернувшись в Старую Руссу, Достоевский дописал седьмую книгу романа и 17 - 19 сентября отправил рукопись в редакцию журнала. Около 25 сентября писатель с семьей возвратился в Петербург.

* * *

Наступил 1880 год, последний год жизни в Старой Руссе. Собираясь уехать на лето, Достоевский пишет в редакцию: "Через неделю уезжаю с семейством в Старую Руссу и в три месяца кончу весь роман". Но планы изменились.

В Москве готовилось торжественное открытие памятника А. С. Пушкину, созданного скульптором А. М. Опекушиным на добровольные пожертвования. Общество любителей русской словесности предложило Ф. М. Достоевскому выступить на юбилейном собрании. Писатель высоко ценил гений Пушкина и дал согласие приехать в Москву. "Чтоб иметь возможность в тишине и на свободе обдумать и написать свою речь в память Пушкина, Федор Михайлович пожелал раньше переехать в Старую Руссу, и в самом начале мая мы всей семьей были уже у себя на даче", - писала А. Г. Достоевская. 22 мая писатель выехал в Москву.

Выступление его имело огромный успех. Вернувшись домой, романист сообщал в Петербург: "Я слышал множество рассказов от лиц, совсем мне незнакомых даже, которые стеснились вокруг меня и говорили мне исступленными словами (буквально) о том, какое впечатление на них произвела моя речь".

Достоевский говорил о всемирном значении великого русского поэта. Вместе с тем ряд положений, развитых в его речи, - призыв к русскому скитальцу, под которым он подразумевал и революционеров, "смириться" и вернуться к народу, проповедь всемирного братства, уход от социальных проблем - вызвал критику прогрессивных кругов.

Воодушевленный успехом, писатель 11 июня вернулся в Старую Руссу. "Приехал... и буду писать до октября день и ночь. В Эмс не поеду", - пишет он С. А. Толстой. Достоевский в последнее лето свое работал как никогда напряженно. "Вчера был день рождения моего Феди, пришли гости, а я сидел в стороне и кончал работу", - писал он в Петербург.

6 июля в редакцию журнала отправлены первые пять глав "Братьев Карамазовых", в том же месяце написан очередной номер "Дневника писателя" с речью о Пушкине и ответами критикам, 10 августа высылаются остальные главы одиннадцатой книги романа. Теперь можно несколько дней отдохнуть. Достоевский сообщает жене, уехавшей по делам в Петербург: "...мы с Федей на извощике (узнав от него про гулянье) отправились в Городской сад, что на Красном берегу, рядом с Дворцовым садом. Там было много народу, спускали шар и пели военные песельники". Сад на красивой набережной, описанный ранее в романе "Подросток", был приобретен несколько лет назад у местного богача Дерглецкого и с тех пор был излюбленным местом гуляний горожан.

И снова работа. "До самого 6 октября (день выезда из Руссы) все писал день и ночь", - сообщает писатель.

Теперь окончание работы над романом близко. Вернувшись в Петербург, Достоевский 8 ноября высылает в редакцию заключительную часть "Братьев Карамазовых" и с чувством удовлетворения пишет: "Ну, вот и кончен роман. Работал его три года, печатал - два, знаменательная для меня минута".

Писатель надеялся и в следующем году поселиться на своей старорусской даче, где ему хорошо работалось и спокойно жилось. Но планам не суждено было свершиться - их оборвала его смерть 28 января 1881 года.

Старорусцы в телеграмме в Петербург выразили соболезнование Анне Григорьевне. Дом писателя в Старой Руссе был освобожден от налога, который, решили собирать "взаимною раскладкой на вечное время".

Вся Россия собирала добровольные пожертвования на памятник великому писателю. Созданный архитектором X. К. Васильевым, мастером гранитных работ А. А. Бариновым и скульптором Н. А. Лаверецким, он был установлен на могиле писателя в Александро-Невской лавре. Сюда же в день 50-летия смерти Анны Григорьевны был перенесен и ее прах.

Старая Русса чтит память великого писателя, имя которого навсегда останется связанным с ее улицами, площадью, набережными. Набережная, где он создал свой крупнейший роман, носит имя великого писателя, Мининский переулок, где по воле писателя происходили многие события его романа, назван Писательским, центральной библиотеке, одной из городских школ присвоено имя Ф. М. Достоевского, в доме, где он жил и творил, создан мемориальный музей, где посетители могут ознакомиться с жизнью писателя в небольшом уездном городе, ставшем теперь социалистическим городом, центром района с развитой промышленностью и сельским хозяйством.

"ПОСТАВИТЬ ПАМЯТНИК ЖИВОЙ"

Сразу же после смерти Ф. М. Достоевского наряду со сбором пожертвований на памятник, развернулся сбор средств на устройство школы имени Достоевского.

Великий русский писатель считал, что "распространение образования, усиленное, скорейшее и во что бы то ни стало - вот главная задача нашего времени, первый шаг ко всей деятельности". А "грамотность есть первый шаг к образованию". "Я помню, - писала А. Г. Достоевская, - Федор Михайлович всегда мечтал, чтобы в каждой деревне, в каждом селе была устроена народная школа". И после его смерти она решила выполнить, завет мужа.

По словам Анны Григорьевны, "вопрос, где именно устроить народную школу имени Ф. М. Достоевского, не представлял затруднений. Без всяких колебаний ее следовало устроить в Старой Руссе, где мой муж так любил проводить лето. К тому же школу можно было сразу поставить в хорошие условия, так как устройство и ведение ее соглашался взять на себя друг покойного мужа священник о. Иоанн Румянцев".

Школа приняла первых учеников 30 октября 1883 года, в день открытия памятника писателю в Александро-Невской лавре. Этим А. Г. Достоевская подчеркнула, что школу она рассматривает как второй, "живой" памятник. Петербургскому архитектору она заказала проект двухэтажного школьного здания, учителям решила платить в два раза больше, чем они получали обычно в других школах. Школа была церковноприходской, и на ее постройку требовалось разрешение новгородских властей. Но беседа с архиереем Анастасием по этому поводу приняла неожиданный характер. Как вспоминала Анна Григорьевна, "это был какой-то поединок, в котором собеседники, прикрываясь любезными фразами, наговорили друг другу много неприятных вещей". Церковный владыка выразил неудовольствие, что в новой школе учителям платят гораздо более обычного и что это может вызвать зависть учителей других школ. У Анны Григорьевны была другая точка зрения. "Вообще крайне желательно, чтобы тяжелый труд преподавателя вознаграждался достаточным образом... Что же касается зависти, - с иронией отвечала она, - то как на это смотреть. Вот Вы, Ваше Высокопреосвященство, живете в этих роскошных палатах, а между тем столько существует в Вашей епархии бедных священников, живущих в маленьких хатках и еле-еле сводящих концы с концами".

Хорошее жалованье укрепило педагогический коллектив, обеспечило его стабильность. Некоторые учителя, среди них П. А. Крыжановская, проработали в школе более 25 лет.

В 1885 году школа, помещавшаяся до этого в наемной квартире, переехала в собственное двухэтажное здание. В 1890 году школа неожиданно сгорела. Срочно приехавшая в Старую Руссу Анна Григорьевна застала лишь дымящиеся руины. "Я присела на одну из груд кирпича и залилась слезами, как плачут лишь при утрате близкого и дорогого существа". К счастью, школа была застрахована. В следующем году здание вновь отстроили.

Сначала школа была одно-классной, двухгодичной. С 1896 года она стала второклассной женской с пяти-, а потом шестигодичным сроком обучения. Последний год ученицы занимались в учительском классе. Выпускницы могли работать в так называемых "школах грамоты" учительницами.

Анна Григорьевна неустанно заботилась о школьных нуждах: пополнении библиотеки, инвентаре и т. п. В то время в школах был большой отсев. Стараясь избежать его, Достоевская устроила для девочек ремесленные классы: швейный, белошвейный, вышивальщиц. Со дня основания школы Анна Григорьевна постоянно вкладывала в нее свои средства. Из года в год в школе увеличивалось количество учениц. В 1900 году появился интернат для учениц, в 1906 году было построено третье школьное здание.

В предреволюционные годы школа помещалась в трех зданиях на Георгиевской улице (они не сохранились, на их месте - дома № 30, 25/5, 34 по ул. Урицкого), где училось около 350 учениц. До конца 1904 года школой заведовал И. И. Румянцев, после его смерти - Д. А. Горский.

Учителя школы не остались в стороне от событий, связанных с революционным подъемом в 1905 году. В общежитии учительниц собиралась молодежь для обсуждения животрепещущих вопросов. Об одной из таких сходок уездный исправник в мае 1907 года донес новгородскому губернатору: "В квартире учительниц... была собравшись молодежь до 15 - 20 человек", среди которой кроме учительниц был "приехавший из Петербурга только на два дня... под именем Борис Алексеев, личность которого не установлена, два брата Порозовы, уволенные из учителей за политическую неблагонадежность", и другие. "Сборище продолжалось до 2-х часов, и на нем читались брошюры на политические темы".

Перепуганный Горский писал Достоевской: "Это опасная передовая политическая партия. Они все хотят переделать на свой социалистический лад". Учительницы обратились за помощью к Анне Григорьевне. По требованию новгородского начальства учителей Е. А. Троицкую, Н. В. Русанову, А. Н. Андрианову и П. Н. Андрианова уволили. Им пришлось уехать из города.

Второклассная школа имени Ф. М. Достоевского до революции была в Старой Руссе единственной возможностью для девочек из беднейших слоев города и близлежащих деревень получить начальное образование. Городская прогимназия, преобразованная в 1905 году в гимназию, была для них недоступной.

С 1918/19 учебного года школа была преобразована в единую трудовую школу.

В 1971 году, к 150-летию смерти писателя, в Старой Руссе горисполком провел конкурс среди школ на право называться школой имени Ф. М. Достоевского. Победительницей стала вторая городская школа (директор Г. А. Попова). Дети трудящихся учатся в ней в условиях, о которых не могла мечтать Анна Григорьевна. В просторных аудиториях, кабинетах, мастерских занимается более 500 учащихся. Наряду с десятилетним образованием они получают производственные навыки.

Оглавление

"...Наверно, наймем в Старой Руссе"
"Давний я истинный друг"
"У нас всё благополучно..."
"...Я остаюсь на зиму..."
"Во исполнение предписания..."
"Свое гнездо"
"Факты действительной жизни"
Последний роман. "Случайное" семейство
"Роковая" Грушенька и другие
"Из Скотопрнгоньевска..."
"Время теперь славное, но тяжелое..."
"Поставить памятник живой"

Лев Матвеевич Рейнус

ТРИ АДРЕСА Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Я. М. Макан. Редактор Л. А. Рождественская. Художник А. А. Кузьмин. Художественный редактор И. В. Зарубина. Технический редактор М. А. Хомич. Корректор Н. Н. Фоменко

На обложке - репродукция с офорта-иллюстрации Б. Л. Непомнящего
ИБ № 3516
Сдано в набор 09.10.84. Подписано к печати 31.01.85. ОД-01283. Формат 70Х1081/32. Бумага газетная. Гарн. литерат. Печать высокая. Усл. печ. л. 3,50+вкл. 0,70. Усл. кр.-отт. 4,47. Уч.-изд. л. 4,20. Тираж 10000 экз. Заказ № 650. Цена 35 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени Лениздат, 191023, Ленинград, Фонтанка, 59. Ордена Трудового Красного Знамени типография им. Володарского Лениздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57.